Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года
Шрифт:
— Только так.
— Но где же все-таки Санек?
Сам полистал бумажки из канцелярской папочки, останавливаясь на особо заинтересовавших его местах, закрыл папочку, встал, прошелся по кабинету и спросил, не глядя на Смирнова:
— Что предлагаете?
— На ваше усмотрение, — с трудом выдавил Александр.
— Убийство раскрыто, и я могу рапортовать начальству. — Сам все ходил по ковру, стараясь наступать на симметричные части узоров. Спел задумчиво: «Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!»
— Так
Сам наконец посмотрел на Александра и сказал совсем о другом:
— А ведь справились мы, Саша, справились! Вернули покой Москве. Когда они к нам явились, а имя им — легион, ей-богу, страшно стало! Но, как говорится, глаза страшатся, руки делают. Сделали наши руки, сделали! Ну, согласись!
— Так ведь то шпана была. Она количеством брала.
— Сынок мой, поэт хренов, все один стишок гундосит последнее время беспрерывно. Свой ли, чужой, — не ведаю:
«Наивное трюкачество Стараться ради качества. Нам более приличествует Бороться за количество».— Гимн нашей отчетности, — мрачно изрек Александр.
— А ты что — против отчетности? Насколько я понимаю, ты пришел, чтобы закрыть дело, чтобы в твоей отчетности полный ажур был.
— И в вашей.
— Не хами начальству. Впрочем, и в моей тоже. Концов рубить придется много?
— Достаточно.
— Давай по порядку.
— Убийство по решению правила. Кто инициатор толковища, тот, по сути дела, и сообщник преступления, соучастник убийства. Колхозник только тупой исполнитель.
— У тебя же по этому правилу ни черта нет. Одна, брат, теория. Давай дальше.
— Правило собиралось явно по меховому делу. Когда разматывали, совсем забыли про исчезнувшие контейнеры, удовлетворились найденным, а из-за этого немалого остатка могут быть отнюдь не малые, выходящие на чистую уголовщину, преступления.
— Достаточно убедительная гипотеза. Но — гипотеза! Еще что?
— Существование неизвестного лица, разработавшего операцию со складом, объединившего всю эту разношерстную компанию и, по всей видимости, обладающего ненайденными ценностями.
— Так сказать, профессор Мориарти.
— Если бы, Иван Васильевич.
— Теперь предлагаемые выходы на связи.
— Стручок.
— Ноль. Сам знаешь, что ноль.
— Одноделец Васин.
— Шестерка, которую при таком повороте событий не задействуют никогда. Ноль.
— Шофер грузовика Арнольд Шульгин.
— Или знает все, или ничего. Девяносто девять шансов из ста, что был тогда использован втемную и не знает ничего. Третий ноль, Саша. Два ноля — это сортир, а три… Прямо уж и не знаю, как назвать!
— Значит, будем рубить концы? — догадался Смирнов.
— Нам было поручено расследовать убийство в Тимирязевском
— А вдруг опять стрелять начнут?
— Из чего? Среди них бродил только один ствол.
— Будет охота, найдут из чего.
— Начнут стрелять — станем искать стрелявших. Что еще у тебя, Смирнов?
— Кто перевернул труп?
Сам разозлился. Подошел к креслу, но не сел, стоял, упершись руками в зеленое сукно стола. Постоял, подрожал ноздрями.
— Кто-то перевернул труп! Так это труп! А живого человека превратил в труп Николай Самсонов, по кличке Колхозник. Вот он-то и пойдет под суд. Вы свободны.
Часть 3
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ВОЯЖ
Смирнов вернулся к своим.
— Как дела? — осторожно спросил Ларионов.
— Оформляйте все для передачи в прокуратуру.
— Гора с плеч! — Казарян рухнул на стул, демонстрируя, какое он испытывает облегчение. Смирнов погладил пустой стол, признался:
— Дурацкое ощущение, будто что-то не сделал. А дел серьезных как назло нет.
— Как это нет? — удивился Ларионов. — Дел — навалом.
— Тогда излагай, — решил Смирнов и зевнул.
— Ограбление квартиры нумизмата Палагина, — начал Сергей, но Александр сразу же, азартно — забыл даже, что спать хочется, — перебил:
— Квартирами пусть район занимается!
— Письмо Комитета по делам искусств, — пояснил Казарян. — Коллекция Палагина — монеты, среди которых даже древнегреческие, медали, ордена, — имеет государственное значение.
— Комитет по делам искусств, Союз писателей, Ансамбль песни и пляски — все наши начальники! Дожили! — разрядился Смирнов и спросил спокойно — Ну, и что там с нумизматом?
— Старичок забавный, — заметил Казарян. — С ходу меня достал. Оказывается, с папулей моим приятели. Вчера, как тебе известно, я домой изволил поздно вернуться, а он у нас сидит, меня ждет. Мой Сурен уже носом клюет, ранняя птичка, но Палагин не уходит, ибо волнует его только одно: как бы преступники золотые его и серебряные раритеты по глупости не переплавили.
— До вчерашнего дня дело это вел район, — дал вводную Ларионов. — И, надо отдать им должное, вел грамотно и толково. Дверь вскрыта, когда дома никого не было. Палагин находился на заседании своего комитета, общества то бишь, сдвинутых по фазе нумизматов, а дочка гостила у брата в Люберцах. Взята не вся коллекция, только самое ценное. Барахло не тронуто, знали, где и что лежит. Палагин поначалу и не догадывался, что его обокрали. Перед сном у него вроде молитвы — осмотр всех своих драгоценностей. Только к ночи и трехнулся.