Скованные одной цепью
Шрифт:
Смотрю на него, спрашиваю ошалело: «Ты это видишь?» Он мне: «Вижу, млять!» И тут понимаю, галюны у двоих одинаковые быть не могут. А трактор приближается, зараза!...»
— Зайцев, а поправдоподобнее ты историю сочинить не мог?... — перебивает меня сонный голос Алёны. — Барон Мюнгхаузен, блин…
— Алёшка! — вскакиваю я на постели. — Ты проснулась?!
— Не проснёшься тут… — ворчит моя ненаглядная красавица и недовольно толкает меня кулачком в живот. — Идиотичной своей трескотнёй мне
Я бросаюсь на неё, целую, прижимаю к себе, глажу её белокурые волосы, снова целую в лоб, в щёчки, в носик.
— Милая моя, Алёшечка, любимая…
Она начинает слабо отбиваться и шепчет: «Отлепись от меня…»
Я отступаю. Отодвигаюсь.
— Всё, всё, больше не буду, — радостно улыбаюсь, как придурок.
Вот что мне для счастья надо — чтоб моя ненаглядная зараза поругалась на меня.
Сажусь на кровати по турецки и поднимаю руки вверх, типа «сдаюсь».
Она открывает глаза и смотрит на меня осуждающе.
— Ерунду какую-то несёшь… совсем меня за идиотку держишь… какой трактор на высоте 300 метров? Зайцев…
— Почему ерунду? Правду говорю, — радостно убеждаю я её. — Всё так и было, — и не обращая внимание на то, что она иронично закатывает глаза, продолжаю. — Родион орёт мне: «Влево уходи!» Ну, по международным правилам так положено. Я тяну руль влево и вниз. Уф-ф, не столкнулись, — вижу, Алёна уже смеётся и я продолжаю. — Когда выровнялись, разворачиваю вертолёт. Ну, чтобы убедиться, что трактор этот был настоящий. Видим — летит, сволочь. А потом поняли в чём дело. Над ним грузовой вертолёт идёт, и он эту чудо-технику на подвеске перевозит. Вот такая хреновина у нас произошла.
Закончив рассказ, беру Алёну за руку, бережно, осторожно. Она косится на иглу-котетер, торчащую из её запястья.
— Алёшечка, солнышко моё, как ты себя чувствуешь? — озабоченно спрашиваю я.
— Со мной что, всё так плохо? — удивляется она. — Я под капельницей лежала?
— Да, чудо моё. Двое суток ты спала.
— Я не чувствую… — она грустно смотрит на меня. — Я не чувствую свой поток…
Подносит руку к груди и нервно вздыхает несколько раз. Отчаяние и страх в её глазах больно бьют меня в самое сердце.
— Это ничего, родная, — ложусь с ней рядом, прижимаю к себе чуть дрожащее тело, целую в висок. — Ничего. Всё будет хорошо. Главное — ты пришла в себя. Ты поправишься.
Чувствую, как она вздрагивает несколько раз в беззвучных рыданиях.
— Нет, нет, не плачь. Я с тобой. Я никому тебя не отдам. Я люблю тебя… — шепчу я и целую снова.
— Они отправят меня на ТЧ, — еле слышно шепчет она.
— Я поеду с тобой, — уверяю я её. — Я всегда буду с тобой. Не бойся.
— Кто тебе позволит? МТСБ тебя не отпустит…
— А я у них спрашивать не буду. Осушу свой
— Дурак, — отстраняясь, она смотрит мне в глаза. — Не смей. Ты сильный технарь, ты должен…
— Быть со своей любимой. Оберегать её, защищать и заботиться, — перебиваю я.
Она нежно гладит меня по щеке и шепчет:
— Не смей осушаться. Ты же сможешь приезжать ко мне на ТЧ. Ну… если захочешь… м-м… потискать меня.
Я улыбаюсь и прижимаю её к себе, слегка потискивая.
— Конечно хочу…
Она не отталкивает. Утыкается мне в шею мокрым от слёз личиком.
— Не плачь, милая, — успокаиваю я её, а у самого всё внутри сжимается от нежности и радости, что она жива, что проснулась и что не отталкивает.
А потом радужной мыслью в сознании всплывает совет матушки. Но сейчас думаю не о том, как ласкать и заниматься любовью со своим воскресшим сокровищем, а о том, как утешить её… и себя…
— Что это тут? — Алёна вдруг начинает ёрзать в моих объятиях.
— М-м-м… — недвусмысленно мычу я. — Это орудие для удовлетворения твоих эротических фантазий…
— Орудие!? Зайцев! Та невыносим! — ругается она. — Я не о твоём хроническом стояке сейчас.
Её копошение действительно меня волнует и возбуждает. А вот что волнует её?
Она шарит руками по простыни, потом привстаёт и, нащупав что-то там под одеялом, саркастически ухмыляется:
— Откуда у тебя это… этот..?
— Это мне помогло разбудить мою спящую царевну, — сообщаю я, глянув на синий кристалл в её руке. Он переливается и чуть вспыхивает в тусклом свете ночной лампы. — Он немного укрепил…м-м.. постой, он укрепил твой поток.
— Я не чувствую… — Алёна озабоченно снова шарит по своей груди, которая, кстати, прячется под одной из моих маек.
Я сам переодевал её в свои пижамные шорты и наименьшую из найденных в шкафу майку. И сейчас этот факт мягкими лапами нежности обнимает мою душу.
— А меня чувствуешь? — трусь о её щеку своей щетинистой, легонько поцеловывая.
Она застывает в задумчивости, потом просит:
— Подумай о чём-нибудь.
— Я всегда думаю только о тебе.
— Я не слышу твои мысли.
— Зато ты слышишь мои слова, — шепчу я. — Алёшечка, я люблю тебя, милая моя, нежная, сладкая… Не волнуйся, всё будет хорошо. Просто обними меня. Я обещаю, приставать не буду.
— Почему? — неожиданно спрашивает она.
— Вижу, что ты не хочешь…
— С каких пор тебя это останавливает? — ворчит моя недотрога.
— С этой минуты. Вот прям с этого мгновения я буду делать только то, что захочешь ты, — самоотверженно обещаю я. — Так чего желает моя госпожа?
— В туалет, — вздыхает моя повелительница и стеснительно улыбается.