Скованный ночью
Шрифт:
— Чемпион впереди, а мы за ним.
— Это может оказаться не так просто, — ответил Фрост.
Саша покачала головой.
— Мы не можем просить вас.
Рузвельт взял ее руку, погладил и улыбнулся.
— Дочка, ты не просишь. Я сам настаиваю. Орсон и мой друг тоже. А все дети — дети моих соседей.
— «Множество смертей», — снова процитировал я.
В ответ Рузвельт процитировал предыдущее кошачье изречение:
— «Безнадежных дел не бывает».
— «Кошки знают правду», — сказал я.
Он снова повторил слова, на сей раз сказанные мной:
— «Но
Мангоджерри смотрела на нас так, словно хотела сказать:
— Кошки знают.
Я чувствовал, что ни кошка, ни Рузвельт не должны присоединяться к этой опасной затее, пока не выслушают сбивчивое, неполное, временами бессвязное, но неотразимое завещание Лиланда Делакруа. Независимо от того, удастся ли нам найти Орсона и ребятишек или нет, в конце ночи мы вернемся в это зараженное коконами бунгало, чтобы разжечь очистительное пламя. Но я был убежден, что во время поиска мы встретимся с другими последствиями проекта «Загадочный поезд», причем некоторые из них будут смертельно опасными. Если бы Рузвельт и Мангоджерри, выслушав эту ошеломляющую историю, рассказанную измученным голосом, отказались от своего намерения сопровождать нас, я бы попробовал переубедить их, но моя совесть была бы чиста.
Мы перешли в смежную столовую, и я включил запись.
Когда отзвучали последние слова, сказанные на неизвестном языке, Бобби промолвил:
— Мелодия хорошая, но ритм не тот, под который удобно танцевать.
Рузвельт, стоявший у магнитофона, нахмурился.
— Когда мы выходим?
— Как только стемнеет, — сказал я.
— Уже скоро, — откликнулась Саша, глядя на шторы. Когда мы с Бобби впервые прослушали ленту с завещанием Делакруа, света сквозь них пробивалось намного больше.
— Если эти ребятишки в Уиверне, — сказал Рузвельт, — значит, они находятся у врат ада. Плевать на риск. Мы не можем оставить их там.
На Рузвельте был глухой черный свитер, черные легкие брюки и черные кроссовки «Рокпорт», как будто он заранее готовился к тайной операции. Несмотря на внушительные размеры и лицо, высеченное из камня, он был похож на священика-экзорциста, мрачно готовящегося изгонять бесов.
Я повернулся к Мангоджерри, сидевшей на столике для записи нот, и спросил:
— А как ты?
Фрост склонился к столу и посмотрел кошке в глаза.
С моей точки зрения, Мангоджерри была совершенно равнодушна, как любая кошка, которая пытается подтвердить репутацию своего вида, для которого якобы характерны холодное безразличие, таинственность и неземная мудрость.
Но, видимо, Рузвельт смотрел на эту серую мышеловку сквозь волшебное стекло, которого у меня не было, или слышал ее на частоте, недоступной моему уху, потому что вскоре он доложил:
— Мангоджерри говорит две вещи. Во-первых, если Орсон и ребятишки в Уиверне, она найдет их, чего бы это ей ни стоило.
Благодарный кошке за смелость, я облегченно вздохнул и спросил:
— А во-вторых?
— Ей нужно выйти наружу и пописать.
Глава 21
В полумраке я прошел в ванную, но не стал принимать душ, хотя очень хотелось. Вместо
Я не боялся того, что экспедиция в Форт-Уиверн закончится множеством смертей, которые предсказала наша ясновидящая киска, или того, что сегодня погибну сам. Нет, меня страшило, что я переживу эту ночь, но вернусь домой без ребятишек и Орсона или что не смогу никого выручить, а заодно потеряю Сашу, Бобби, Рузвельта и Мангоджерри.
С друзьями этот мир еще можно терпеть; без друзей он будет страшно холодным.
Я в третий раз вымыл лицо, помочился из солидарности с Мангоджерри, вымыл руки (потому что ма, будущий разрушитель мира, научила меня правилам гигиены) и вернулся на кухню, где меня ждали остальные. Я подозревал, что все они — за исключением кошки — проделали тот же ритуал в других санузлах моего дома.
Поскольку Саша, как и Бобби, заметила в городе множество типов с рыбьими глазами и считала, что скоро начнется какая-то важная акция, следовало исходить из того, что за домом установлена слежка, единственной причиной которой является наша связь с Лилли Уинг. Поэтому Саша договорилась с Доги, что мы встретимся с ним подальше от любопытных глаз.
Сашин «Эксплорер», джип Бобби и «Мерседес» Рузвельта были припаркованы перед домом. Если бы мы уехали на одной из этих машин, за нами бы наверняка пристроился «хвост»; нужно было уйти пешком и совершенно незаметно.
За моим задним двором есть хорошо утоптанная тропинка, отделяющая этот участок и несколько соседних от рощи красных эвкалиптов и раскинувшегося за ней поля для гольфа «Кантри-клуба», который наполовину принадлежит Рузвельту. Скорее всего, за тропинкой наблюдали тоже. Едва ли нам удалось бы откупиться от соглядатаев приглашением провести воскресный вечерок в «Кантри-клубе».
Согласно плану мы должны были пройти задами несколько кварталов, рискуя привлечь внимание соседей и их собак, пока не ускользнем от слежки.
Из-за проведенной Мануэлем конфискации оружие оказалось только у Саши: «чифс-спешиал» 38-го калибра и две запасные обоймы в подсумке. Она не пожелала уступить пистолет ни Рузвельту, ни Бобби, ни мне, ни самой Мангоджерри и тоном, не терпящим возражений, заявила, что будет играть центра нападения.
— Где мы встречаемся с Доги? — спросил я, поставив чашки и блюдца в раковину. Тем временем Бобби положил последнюю булочку с корицей в холодильник.
— На шоссе Гадденбека, — сказала Саша, — как раз за Вороньим холмом.
— Вороний холм, — повторил Бобби. — Это мне не нравится.
Саша на мгновение задумалась, а потом ответила:
— Это всего лишь название. Разве холм может иметь отношение к рисункам?
Меня больше волновало расстояние.
— Слушай, это же семь-восемь миль!
— Почти девять, — ответила Саша. — Из-за всей этой кутерьмы мы не сможем встретиться в городе, не привлекая к себе внимания.
— Если мы пойдем туда пешком, это займет кучу времени, — возразил я.