Скрипач
Шрифт:
– Мосье Сотрэль? – раздался голос кучера, уложившего вещи и возвращавшегося обратно.
Ганс бросил последний взволнованный взгляд на платформу.
Вот и все.
Тесса стремглав добежала до вокзала. Ещё издалека заприметив приближающийся поезд, девушка обрадовалась, что не опоздала. Но, видимо, желавших уехать было не особо много, потому что когда Тесса поднялась по ступенькам и вышла на платформу, двери в вагоны захлопнулись, поезд издал последний гудок и медленно начал набирать скорость. Девушка со всех ног побежала по платформе, пытаясь увидеть Ганса в окнах вагонов, но все было тщетно.
Она
Поднимаемые ветром клубы дорожной пыли больно хлестали девушку в лицо, но она продолжала смотреть вслед удаляющемуся поезду.
«Вот и все», – подумала Тесса.
Ганс бросил последний взгляд в окно на начавшую медленно отдаляться платформу и отвернулся.
«Вот и все», – подумал Ганс.
====== Глава 9. ======
Впервые за долгое время Ганс проснулся на чистой, мягкой кровати. Откинув теплое одеяло, обернутое в белоснежный, накрахмаленный пододеяльник, юноша спустил ноги на ледяной пол, выложенный из тонких мраморных плиток. Оглядевшись, он обнаружил на небольшом столе у выхода чистую одежду, сложенную аккуратной стопкой, которую принесла с утра служанка.
Одевшись, юноша подошел к огромному зеркалу, расправил воротник-стойку рубашки и подтянул уголки галстука-бабочки, а затем поспешил на первый этаж, дабы отзавтракать.
Они прибыли в Париж несколько дней тому назад. Первым делом, узнав о ссадине на боку и лихорадке, Ришаль нанял лучшего доктора Парижа для Иоганна. И, надо сказать, доктор сделал свое дело. Через пару дней Сотрэль был совершенно здоров.
Протащив худощавого уставшего юношу по половине парижских лавочек и магазинчиков, Ришаль купил для него собственные новые вещи.
За ужином француз рассказал Гансу о планах на будущее. Юноша смутно представлял, как из него может получится большой артист и даже высказал эти сомнения Ришалю, на что тот только хитро улыбнулся.
Дальнейшие дни юноша проводил, в основном, принимая лекарства, прогуливаясь по огромному (как и все в усадьбе Ришаля) саду, играя на скрипке и спя.
И вот прямо сейчас он спускался по широкой полукруглой белоснежной лестнице вниз, в столовую. Столовая представляла собой зал с высоким потолком и голубоватыми стенами, расписанными золотыми узорами, посреди которого стоял длинный стол на двенадцать персон, покрытый длинной, до пола, скатертью; окна, которых было четыре, завешены легкими тюлевыми занавесками и тяжелыми синими портьерами, закрепленными за позолоченные крючки. В нишах на стенах красовались декоративные статуэтки и посуда, привезенные из разных стран. На полу вдоль стен стояли несколько высоких ваз с цветами. Слева от окон, располагавшихся на одной стене, был выход в парадный холл, а справа выход на кухню – для прислуги, которая должна была сервировать стол для хозяина и гостей, подавать блюда и выпивку, а затем уносить грязную посуду.
Когда юноша зашел в зал, Ришаль уже восседал за противоположным концом стола, ожидая, пока явится Ганс. Юноша прошествовал до стола
– У меня есть для тебя новость, Ганс, – сказал Мишель, – Я нашел учителя скрипки, лучшего учителя скрипки во всей Франции. Он придет сегодня к обеду. Я уверен в твоем таланте, но, как говорится, чтобы алмаз засверкал, его нужно огранить… В общем, неделю ты будешь заниматься скрипкой с педагогом, а затем мы организуем выступление в моем театре.
От напыщенной речи Ришаля, наполненной всяческими украшающими оборотами, не осталось и следа. Теперь он тараторил, не делая даже пауз, и вообще сделался резким, нетерпеливым и нервным. Позднее Ганс поймет, почему так случилось…
После завтрака юноша отправился на прогулку. Он мог часами бродить по узким дорожкам сада, мощеным красноватым камнем и слушать пение птиц, журчание воды в фонтанах и ручейках и голоса, долетавшие из соседних домов.
Присев на скамейку под раскидистыми ветвями дуба, посаженного здесь, вероятно, около сотни лет тому назад, Ганс задумался. Он все ещё не знал, правильно или нет он поступил, уехав. Покидая родной дом в деревне, юноша не сомневался ни секунды, а сейчас…
А может ему вообще надо вернуться домой? Интересно, что стало с отцом? Приходит ли кто-то на могилки матери и горничной?
Ганс вдруг осознал, как ему сейчас не хватает матери. Она бы точно помогла ему советом, поддержала, улыбнулась бы своей светлой улыбкой, а её глаза светились бы, как всегда, невероятным теплом и нежностью.
– Иоганн Люсьен! – послышался голос Ришаля.
Ганс будто бы очнулся ото сна и поспешил появиться на оклик.
Подойдя к парадному крыльцу, юноша увидел рядом с холеным, моложавым французом чуточку сгорбленного худого мужчину. На вид ему было уже около шестидесяти. На голове явно обозначалась проплешина, вокруг которой серыми клочками свисали длинные, почти до плеч, волосы.
– Добрый день, месьё, – поздоровался мужчина.
Ганс кивнул в знак приветствия.
– Это ваш новый учитель – мосье Жан Адлен, – сказал Ришаль. Его голос снова принял знакомые мягкие, заискивающие черты.
– Очень приятно, – учитель протянул Гансу руку, которую юноша неловко пожал.
– Как мы договаривались, мосье Адлен возьмется руководствовать вами в творческом поиске, мосье Сотрэль, – сказал Ришаль, – ну, думаю, на этом я вас оставлю, ведь в театре уже заждались своего любимца.
С этими словами Ришаль почти по-дамски кокетливо хихикнул и направился к воротам, где его ждал экипаж, готовый отвести к месту службы.
Остановившись у самого выхода, он обернулся, поднял руку и крикнул:
– До свидания, желаю вам удачного сотрудничества!
Ганс и мосье Адлен дождались, пока экипаж Ришаля скроется из виду, провожая его взглядами.
– Пройдемте в дом? – спросил Адлен.
Ганс сделал приглашающий жест руками.
В качестве места репетиций Адлен выбрал просторный парадный холл, посреди которого стоял покрытый белой лакировкой рояль. Присев на стул за инструмент, учитель принялся копаться в бумагах, которые принес с собой.