Скрипка некроманта
Шрифт:
В «Лондон» он пришел, как и задумал, раньше назначенного срока. Усевшись в обеденном зале, в самом уголке, он спросил бумаги и письменных принадлежностей. Ему все принесли.
Собравшись с духом, Маликульмульк взялся сочинять новогоднее поздравление. Думал — удачная мысль потащит за собой рифмы. Видно, мысль написать древнерусский монолог в духе «Подщипы» была неудачной. Он стал вспоминать пьеску, которую помнил наизусть, стал проигрывать в памяти все сцены и невольно разулыбался: ничего более смешного в его жизни не было. Комедии — были, забавные моменты в них были, но «Подтипа» была — как эллинская Афина, что в полном обмундировании и даже с копьем родилась из Зевесовой головы. Все цельно,
Но чудо не повторилось — явилось лишь слово «Ода», обросло всевозможными завитками, и наконец память выкинула нечто подходящее: получай, да и отвяжись!..
Это была собственная ода — и действительно «новогодняя», с обращением «к надежде». Автор, сперва вволю осыпав надежду упреками, обращался к ней наконец с благозвучной просьбой:
«Польсти ты сердцу моему; Скажи, мой друг, скажи ему, Что с новым годом счастье ново В мои объятия идет И что несчастие сурово С протекшим годом пропадет…»Вспомнив свои строки, Маликульмульк обрадовался: они прекрасно годились для поздравления! Он записал их посреди листа, полагая потом придумать достойное начало.
А вот дальше было про Анюту…
Не следовало ему вспоминать эту оду. Или хотя приказать памяти вынуть из нее лишь полезные строки. Но безмозглая память вывалила все подряд — цензором она оказалась никудышным. «Везет же людям, у которых в голове сидит цензор, знающий свое ремесло», — подумал Маликульмульк. Конец оды был совершенно заупокойный: вот только за накрытым столом с бокалом в руке провозглашать:
«Польсти же мне, надежда мила, — И если наступивший год С собою смерть мою несет, — Мой дух о том не воздохнет: Хочу, чтоб только наперед Ты косу смерти позлатила И мне ее бы посулила У сердца Аннушки моей…»То-то порадуются их сиятельства!
Впрочем, мысль о «зеленой мантии», в которой порхает надежда, была вполне новогодней — ведь и в замок привезли елку, поменьше той, что на Ратушной площади, но все ж изрядную и разлапистую. В Зубриловке до такого бы не додумались, а тут — отчего бы нет? Стало быть, «в колючей мантии зеленой надежда дивный день сулит…» Тьфу… ахинея…
Полчаса усиленной умственной работы только и принесли, что шесть давних строчек. А тут и фон Димшиц пожаловал. Маликульмульк искренне обрадовался картежнику — тот избавлял его от мук принудительного творчества.
Паррот, которому Маликульмульк в тот же день рассказал о встрече с шулером, предупреждал об осторожности. Хотя октябрьская история как будто завершилась, но в любой миг могла воскреснуть. То, что фон Димшиц так ловко скрылся, оставив сообщников кого — на произвол судьбы, кого — во власти графини де Гаше, еще не означало, что он полностью порвал с графиней. Да и вообще с человеком, запутанным в дело об убийствах и отравлениях, нужно держать ухо востро. Маликульмульк пообещал.
Фон Димшиц первым делом спросил себе теплого молока — и даже объяснил, какой именно теплоты: как если бы оно, вскипев, постояло на подоконнике с четверть часа.
— Меня удивляет, до чего люди
Кельнер доложил, какие блюда готовы, каких придется подождать. Тут выяснилось, что фон Димшицу нельзя кислого, острого, сладкого, жирного, соленого, маринованного, жареного, копченого, вяленого, а можно отварную рыбку под нежнейшим соусом бешамель. Маликульмульку после этого было даже неловко заказывать себе привычные двойные порции стерляди под желе, вестфальской ветчины, жирных пирожков, жареную курицу, да еще и английский портер впридачу. При этом он был уверен, что не наестся до отвала, а приберегал аппетит для праздничного стола у Голицыных. Вот там он собирался порадовать и себя, и хозяев дома, и гостей, и всю дворню.
— Я встретился с бароном фон дер Лауниц, — доложил шулер. — Старик вспомнил меня, обрадовался встрече и рассказал все, что знает про ту скрипку Гварнери. Он не сумел приобрести «Экс-Вьетан» и сильно огорчался. Для провинциального барона он очень неглуп — он сказал, что стоит вкладывать деньги в творения Гварнери дель Джезу потому, что дешевле они не станут, разве что дороже. Барон хотел, чтобы его внук, имеющий способности, играл на этой скрипке, а если музыкальная карьера внука не состоится, то скрипка останется в семье.
— Впервые слышу, чтобы немецкий барон мечтал о музыкальной карьере для своего внука…
— Так внук-то от незаконного сына. Он носит совсем другую фамилию, — фон Димшиц усмехнулся. — С сыном вообще вышла очаровательная история — барон прижил его в юности, в каком-то немецком городке, вроде бы Иене, когда учился в университете. Там случилась амурная история с какой-то барышней из небогатого семейства, потом фон дер Лауниц уехал. Он не знал о существовании мальчика, благополучно женился, произвел на свет дочерей и вдруг получил письмо. Восемнадцатилетний сын сообщил, что мать на смертном одре раскрыла тайну его рождения. Он был воспитан родственниками кое-как, хорошего образования не получил, и умолял барона позволить ему приехать в Курляндию и поступить в услужение к родному батюшке хоть лакеем. При этом он собирался дать письменное обещание, что никогда не раскроет этого секрета. Барон позволил — и парень, подписав сию диковинную бумагу, действительно стал его лакеем. После чего он верой и правдой служил господину барону двадцать лет или около того.
— Ну и занятные же нравы у здешних дворян! — воскликнул Маликульмульк. — Но как же вы об этом узнали?
— От самого барона. Бумаги, правда, не видел — а жаль, она украсила бы коллекцию недоразумений, какие часто собирают молодые нотариусы. Барон, видя усердие своего лакея, женил его на одной из горничных баронессы. Появились дети. Баронесса, ничего не подозревая, им покровительствовала. Барон с годами сделался более скуп и одновременно более сентиментален; такое случается… да отчего ж вы не едите?
Маликульмульк даже не заметил, как перед ним оказалось блюдо с нарезанной ветчиной, солониной и копчеными колбасками.
— Он все присматривался к внуку, наконец, сделал его своим любимчиком. А когда внук проявил музыкальный талант, барон совсем умилился и нанял для него учителей. Вот такая занятная история. Поэтому он и хочет, чтобы внук стал знаменитым скрипачом. Но вернемся к «Экс-Вьетан». За скрипкой охотились сам барон и два его курляндских приятеля, также бароны. Год назад переговоры о скрипке уже велись всерьез, назывались крупные суммы. Но была зима, омерзительная слякотная зима. Фон дер Лауниц по каким-то делам приехал в Ригу — и тут узнал, что покойный государь изгоняет несчастного французского короля со свитой из Митавы. Между нами скажу, не было ни в Лифляндии, ни в Курляндии человека, который одобрил бы это решение.