Скриптер
Шрифт:
Прямо из массивной стены торчит…клинок. Длина его составляет около шестидесяти сантиметров. Лезвие, на котором заметны бурые пятна, прямое, обоюдоострое. Не столько виден, сколько угадывается также небольшой фрагмент крестообразной рукояти, сделанной из бронзы. Сама же рукоять сокрыта в толще стены…
Кваттрочи некоторое время разглядывал эту в высшей степени странную находку.
Определенно, это был меч.
И не просто меч, но меч старинного образца.
Судя по длине и форме клинка, это нe что иное, как Gladius Hispaniensis, «испанский меч». Он же – «испанский гладиус», сделанный
Такого рода находки, кстати, крайне редки. Похвастаться тем, что у них в коллекции имеется меч времен Древнего Рима – по-видимому, еще республиканской эпохи! – могут немногие музеи мира вроде Британского. Ну а Gladius Hispaniensis в таком превосходном состоянии как тот, что обнаружился при осмотре центрального модуля объекта «Ромео Один», вряд ли вообще есть у кого либо еще. Ведь железо, даже закаленное в чистейших водах горных рек, имеет свойство окисляться. Оно, железо, ржавеет, а потому не способно сколь-нибудь долго – на протяжении двух десятков веков, как в данном случае – противостоять разрушительному воздействию атмосферы и самой окружающей среды.
– Похоже на меч, – подал реплику Паркер. – Странная деталь интерьера…
– Любопытно, как он вообще сюда попал, – тут же отреагировал Щербаков. – Хотелось бы знать, какая сила «вплавила» клинок в толщу армированного бетона… Коллеги, у вас есть какие-нибудь версии на этот счет?
– Лично у меня нет никаких версий, – пробормотал Паркер. – Если этого клинка здесь не было…
– Его здесь не было, конечно же, – уточнил Щербаков. – Помещение тщательно осматривали! Клинок этот проявился, стал виден – торчащим из стены! – только после возобновления трансляции.
– Shit… В таком случае, это какая-то неразрешимая загадка.
Кваттрочи, закончив осмотр клинка, который, возможно – и вероятно – является орудием убийства, или же одним из таковых, обратил все свое внимание на состояние самой стены в том месте, где из бетона торчит лезвие «гладиуса».
Стены гостиной комнаты покрыты жидкими обоями, нанесенными на однотонную белую подложку. Учитывая особый статус объекта, требования к комфортности и меры безопасности, это разумный подход. Использование отслаивающихся, ломких, ненадежных или горючих материалов при возведении такого рода строений запрещено в принципе. Ну и вот: хотя сама стена, из которой торчит лезвие, кажется цельной, монолитной (как и прежде), тонкая пленка покрытия вышелушилась, потеряла свою однородность.
И еще один любопытный вывод сделал для себя иезуит. Сам контур этого участка стены со следами микроповреждений косметического покрытия напоминает внешне, если присмотреться, несколько увеличенный против обычного дверной проем размерами в два с половиной метра высотой и примерно полтора метра шириной. Верхняя часть этого фрагмента стены имеет форму полудужья, как у арочной двери.
«Это явный след временного канала… Придется по окончанию расследования сносить это строение, находящееся на территории объекта „Ромео Один“. И не только
Он и ранее, с первых минут, когда получил сообщение о ЧП на этом объекте, предполагал, что имела место темпоральная атака.
Теперь же, находясь непосредственно на месте этих драматических событий, имея возможность собственными глазами видеть некоторые детали и нюансы, Кваттрочи еще сильнее укрепился в этой мысли.
Впрочем, иезуит не стал делиться с этими двумя своими мыслями, своими соображениями. У них свои цели и задачи, у него – свои.
Представитель Третейского судьи вначале должен собрать максимум информации об этом ЧП, проанализировать добытые сведения, разложить все по полочкам. И лишь затем – руководствуясь полученными в Риме инструкциями – принять то или иное решение.
Зафиксировав в памяти – и на сетчатке глаза, что позволит в случае необходимости получить дубликат виденного здесь – все, что касается торчащего из стены лезвия и обнаруженного им при более внимательном рассмотрении «проема», иезуит сосредоточился на еще одном фрагменте паззла, на еще одной детали рассыпанной кем-то мозаики.
А именно, на кровавом пятне, занимающем часть той стены, в которой расположена шлюзовая дверь.
Кваттрочи встал лицом к этой «северной» стене.
Справа от двери, нанесенное поверх небесного цвета обоев, виднеется довольно большое, – полтора метра на метр примерно – с потеками и неровными краями пятно засохшей крови. Кто сотворил эту жуткую абстракцию, используя в качестве краски человеческую кровь, остается лишь гадать… Но вот способ нанесения «краски» ясен, понятен. Этот некто вместо кисти или губки использовал большую матерчатую салфетку; она, кстати, и сейчас лежит, брошенная за ненадобностью, на полу у стены – пропитанная засохшей кровью.
Кваттрочи достал из внутреннего кармана специальные очки с двойными линзами. То же самое сделали двое наблюдателей – и Щербаков, и Паркер извлекли из карманов свои комплекты «спецоптики».
Кваттрочи неспешно надел очки на переносицу. Смежил на несколько секунд веки. Затем открыл глаза; но не спешил, не торопился наводить «фокус». Должно пройти время – около минуты примерно – чтобы зрение само адаптировалось.
Краски потускнели: и вот он уже видит сквозь спецоптику не цветное, а черно-белое изображение пятна на стене…
Его догадка – или предположение – оказалась верной: сквозь темно-серый фон проступили буквы и цифры:
M N-s
V c 75
Кваттрочи снял очки, сунул их в карман. Ему была интересна реакция обоих наблюдателей на ту запись, которую кто-то сначала нанес кровью на стену, а затем – возможно, это сделал уже кто-то другой – попытался «зарисовать» все тем же материалом – человеческой кровью.
Но лица Щербакова и Паркера не выражали ровным счетом ничего. Иезуит криво усмехнулся про себя… Глупо ожидать, чтобы эти специально отобранные люди демонстрировали свои эмоции при посторонних, чтобы они прокалывались не то, что по-крупному, но даже в мелочах.