Скриптер
Шрифт:
Сотник ощущал в эти мгновения себя серфингистом; отвязанным, безбашенным удальцом, который в штормовую погоду, подгадав, выплыв, вымахнув на своей неустойчивой доске на гребень несущейся с ревом океанской волны, пытается теперь оседлать ее, слиться с ней, стать частью этой несущейся с ревом стихии…
«Лента» вдруг стала заметно притормаживать. Поза серфингиста, которую Сотник избрал для столь странного вида перемещения по ночному городу, спасла его от неприятностей. Он очень вовремя перенес весь вес на согнутую в коленке правую ногу. И только поэтому, мягко пружиня, иногда приседая едва не до земли и балансируя руками, смог в конечном итоге удержаться на бегущей дорожке
В какой-то момент «лента» замедлилась настолько, что он мог бы, не опасаясь последствий, спокойно с нее сойти, ступив на проезжую часть (хотя и это, учитывая наличие встречного транспорта, было делом далеко небезопасным).
А потом и вовсе остановилась.
Теперь он мог разглядеть как местность, в которой они оказались, так и оба транспорта.
Местность была хорошо знакомой. Еще бы ему не узнать Белорусский вокзал и прилегающую площадь Тверской заставы!..
Обе машины застыли на выезде с Первой Тверской-Ямской (в недавнем прошлом часть это была улицы Горького). Синий фургон стоит первым в крайнем правом ряду. Слева от него замер, хищно прижавшись к земле, даже чуть вытянувшись, как гепард перед первым прыжком из засады при охоте на антилопу – серебристый родстер. Сотнику показалось (а может, и не показалось), что от шин обоих этих транспортов вьется дымок…
Он решительно не понимал, что происходит. Судя по скорости, с которой перемещалась лента, на которую он успел запрыгнуть, эти два транспорта – и он, Сотник, за компанию с ними – должны уже были вынестись прочь из центра, усвистать далеко за пределы кольцевой…
Именно по этой причине, по причине того, что собственные субъективные ощущения так сильно разнились с тем, что он видит сейчас, Сотник был так удивлен, даже обескуражен. Вот так, так… Они все еще находятся неподалеку от центра, на площади перед Белорусским вокзалом.
Светофор довольно долго держал поток машин, направляющийся на Первую Тверскую-Ямскую, в этой части площади.
Наконец красный сменился желтым.
И, едва только зажегся зеленый, оба водителя одновременно ударили по газам!
Но… но ничего не произошло.
Обе машины по-прежнему стояли на месте, как вкопанные, так, словно их приклеили к дорожному полотну!
Сотнику, наблюдавшему за ними с расстояния всего в пару десятков метров, с того места, где остановилась «лента», – а вместе с ней и он сам – в какой-то миг показалось, что у обоих транспортов возникли проблемы с ходовой частью.
Такого в своей жизни он еще не видел.
Колеса обеих машин вращались с бешенной скоростью! Шины не то, что дымятся, но уже, кажется, плавятся, как и асфальт под ними!
А сами эти транспорты – по-прежнему стоят; они не сдвинулись, кажется, ни на сантиметр.
Потом случилось нечто, к чему он, Сотник, не очень-то был готов.
Сначала раздался громкий хлопок.
И в тот же, кажется, миг его самого швырнуло вперед; ощущения были такими, как будто им выстрелили вместо ядра из пушки.
Прошло какое-то время, – секунды, или минуты, этого он не знал – прежде, чем Сотник вновь обрел себя в этом странном пространстве, прежде, чем к нему вернулась способность не только видеть и слышать, но и соображать.
Он лежал ничком на этой разматывающейся движущейся ленте; то ли упал при рывке, то ли рефлекторно занял единственно возможную позицию. Первым, что он услышал, был надсадный рев двигателей. Низкий, рокочущий, как у мощной ракеты, уходящей со старта, заставляющий вибрировать каждую клетку организма – рев мотора синего вэна. И высокий, зудящий,
Суть происходящего открылась Сотнику не полностью, но кое-какие предположения у него возникли. Похоже на то, что водитель синего вэна намерен во что бы то ни стало стряхнуть преследователя. Он делает все возможное, чтобы уйти, оторваться от него, чтобы избавиться от его назойливой компании… Но тот, кто сидит в данный момент за рулем серебристого родстера, тоже явно не новичок. Ему, этому человеку, похоже, не впервой бывать в подобных ситуациях. Водитель «мерседеса», как могло показаться, – особенно, такому неискушенному новичку, как Сотник – легко, без особого труда, повторяет все движения своего визави. Более того, он реагирует на все маневры «вэна» с поражающей воображение скоростью, точностью и сноровкой.
У Сотника – уже не в первый раз – потемнело в глазах. Желудок то и дело побирался к самому горлу. Вот это да… Вот это перегрузки!!
Водитель синего вэна раз за разом закладывает стремительные и весьма рискованные виражи! Даже как-то не верилось, что обычный с виду фургон может развивать подобные скорости, что он способен, подобно новейшему истребителю, исполнять некие виражи и пируэты, смахивающие на фигуры высшего пилотажа!..
Сотник был едва жив, он едва держался на этой ленте, на которую его угораздило взобраться; его швыряет то влево, то вправо, то вперед или назад! Сама дорожка, у которой вдруг обнаружились страховочные бортики по бокам, тоже попеременно кренится в одну или в другую сторону – подобно ледяной санной трассе, проложенной в желобе…
Неожиданно для себя он обнаружил, что его правая рука сжимает некую ручку в виде петли, которая прикреплена непосредственно к «ленте». Ну, или наоборот: страховочная петля, являющаяся частью – деталью – этой странной движущейся дорожки, или же ручка, сделанная из перехлестнутых полосок какого-то прочного и эластичного вещества, плотно обвила запястье его правой руки…
Валерий не знал, сколько времени прошло с того момента, как он взобрался на эту движущуюся вслед за уходящим от преследования родстера синим вэном дорожку. Скорости были чудовищными; стритрейсеры выписывали уже такие головоломные виражи, совершали такие маневры, что Сотник вообще перестал понимать, где они сейчас находятся, по каким улицам и магистралям они гоняются, где верх, где низ; он полностью перестал ориентироваться во времени и пространстве.
Грозовое ралли завершилось столь же внезапно, столь же резко и неожиданно, как и началось.
Водитель редакционной машины накрутил своего преследователя; тот в какой-то момент не смог распутать те восьмерки, те загогулины, которые выписывали оставляющие светло-оранжевый след колеса синего вэна.
Этих петель, этих восьмерок стало столь много, их рисунок был столь сложен, что шофер родстера, похоже, запутался в них, заплутал в этой паутине следов. Он, определенно, потерял свежую колею транспорта, за которым увязался. И за которым, судя по происходящему, ему приказано было следовать в эту ночь по всему его маршруту следования.