Скрижали
Шрифт:
— Куда путешествуешь, Иван Степанович? В совхозе Мичурина — бандформирования. Там бой.
— Мы на заставу, в хозяйство Иваненко.
— Добре. — Лейтенант ещё раз отдал честь, приказал солдатам пропустить газик.
…Стах жал на газ, машина летела по необычно пустынному шоссе.
— Давно хочу понять, зачем едем на заставу? — спросил Артур.
— Заповедник включает в себя и погранзону на всём её протяжении. У меня договор с запредельной стороной, заповедная территория и там, у них. Все моё дело гибнет. Когда стреляют в людей — не до зверья.
—
— На работе. В сейфе. Забыл взять. Никак не привыкну. — Стах свернул с шоссе влево на узкий просёлок. И едва разминулся с летящим навстречу «КАМАЗом» — фургоном. Артур оглянулся: «КАМАЗ» был набит солдатами в широкополых панамах.
— Отряд Иваненко подмогу шлёт, — заметил Стах.
А здесь было тихо. Всё казалось вымершим: кишлаки в окружении шелковиц, зелёный вельвет полей…
Дорога приблизилась к широкой реке, бегущей навстречу с гор. По берегам цвели гранатовые и персиковые сады.
— Прошлый год Бобо снимал здесь кино. Про любовь. Какого-то шаха к юной красавице. Черт те что творилось — караваны верблюдов, конные битвы. Тут, Артур, редкий для Азии уголок — субтропики, земной рай.
Вскоре дорога резко ушла от реки. Пейзаж начал меняться. Справа и слева появились сиреневые холмы. Они становились все выше. Безлюдное место казалось лунной поверхностью с её кратерами. Солнце уходило за отрог хребта, отбрасывало от холмов глубокие тени.
Через час, одолев предгорье, газик уже фырчал высоко в горах, освещал путь зажжёнными фарами. Еще один патрульный пост внезапно остановил в темноте. Из разговора Стаха с сержантом, проверявшим документы, Артур понял, что за их продвижением следят.
Было около одиннадцати вечера, когда вооружённый часовой распахнул перед газиком ворота и они въехали на территорию погранзаставы.
Командир — седой майор Иваненко — принял их в кабинете, где тревожно перемигивались какие-то приборы, что-то гудело, пощёлкивало.
— Значит так, Иван Степанович, веди друга в гостевой домик, располагайтесь. Баня готова, ужин в 24.00. А о наших делах — утром. Водку-то привёз?
— В машине, — ответил Стах, — пять бутылок.
Майор вызвал дежурного, приказал забрать водку, поставить в холодильник.
После бани Артур хотел было вытереться принесённой дневальным махровой простыней, но Стах отворил неприметную дверцу, сказал:
— Прыгай за мной!
Что Артур не ожидал увидеть в этой глуши — так это бассейн, выложенный голубым кафелем.
Потом он сидел за столом в комнате гостевого домика, окружённый быстро хмелеющими офицерами, требующими свежих московских анекдотов, пил вместе со всеми, закусывал баночной селёдкой и свежей пахучей травкой.
— Не знаю я анекдотов, не запоминаются, — оправдывался он, жалея о том, что действительно не знает их, что ему нечем развлечь этих людей. Несмотря на радушие, они производили впечатление неврастеников. Печать отчаяния проступала на всех лицах.
— Если бы я жил в Москве, — сказал худой чернявый лейтенант, — только бы и делал, что записывал анекдоты. Прошлый отпуск услышал целый ворох — заезжал
— Конечно, — кивнул Артур. — Теперь называется Земляной Вал.
— Тоже анекдот! За что они Чкалова хотят стереть?
— Кто «они»? — спросил Стах.
— Они! — Иваненко грохнул кулаком по столу. — Развалили государство к такой-то матери! Неизвестно, кого теперь охраняем… Ладно! Знаете про попугая и прохожего? Охрименко, трави!
— Так вот, один мужик каждое утро ходил на работу мимо зоопарка. А там за решёткой была клетка, где жил здоровый такой говорящий попугай. — Чернявый Охрименко наверняка уже рассказывал этот анекдот, но люди заранее улыбались. — Каждый раз попугай провожал прохожего одной фразой: «Мужик, ты говно!» В конце концов прохожий дошёл до белого каления, явился к директору зоопарка и сказал: «Делайте что хотите, но услышу такое ещё — сверну этой птице шею!» Директор поклялся, что больше такого не будет. Что попугая накажут. На другое утро прохожий опять идёт мимо зоопарка. Вот решётка. Вот клетка с попугаем. Попугай молчит. Прохожий идёт дальше, оборачивается, встречается взглядом с попугаем. И слышит: «Мужик! Ты меня понял?»
Пограничники загоготали. Громче всех смеялся сам рассказчик.
Но ни анекдоты, ни водка не разрядили остро ощущавшейся Артуром атмосферы нервозности. Она заражала. Тягостно было сидеть за этим гостеприимным столом.
Он вышел на воздух. Ночь скрыла горы. Было холодно. Огромные звезды сверкали над головой.
«Нет, не там, не за этими звёздами сейчас Анна, — думал он. — И не в гробу на кладбище. Уходит, ушла из времени в вечность. Другое измерение. Никто, кроме Христа, не приносил вестей оттуда…»
Послышался хруст шагов по гравию.
— Это я, Иваненко. — Огонек папиросы освещал пульсирующим красноватым отблеском нижнюю часть лица. — Иван Степанович сказал: любите рыбу ловить.
— Был грех, — отозвался Артур, — с четырнадцати лет с удочкой. Прошел и объездил чуть не всю Россию от Карелии до Курильской гряды. Теперь не ловлю. Давно.
— Уже второй час, — Иваненко посветил папиросой на циферблат наручных часов. — Наши расходятся. Идите ложитесь. Утром со Стахом уеду вниз, в кишлак. Заставу кормить нечем. Не знаю, что завтра будет. Москва говорит одно, республика — другое. Нет сил терпеть. И деваться некуда. Всю жизнь в погранвойсках, ни сбережений, ни квартиры…
— Семья здесь? — спросил Артур.
— Рядом. Как у всех. В военном городке.
…На рассвете Артур проснулся оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Он открыл глаза, увидел солдата.
— Извините. Майор приказал разбудить. Вот удочка. Банка с наживкой.
— А где он сейчас?
— Только что отбыл с директором заповедника.
«Зачем это все? — думал Артур, одеваясь. — Наивный Стах думает отвлечь меня. Заставили человека червей рыть. В потёмках».
— Как вас зовут? — спросил он солдата, выходя с удочкой и банкой в холодный туман, над которым плыли вершины гор, освещённые солнцем.