Скромное обаяние художника Яичкина (Божий одуванчик - 2)

Зубкова Анастасия

–  Ну просто неприличный разгул здорового образа жизни, - выплюнула бабуля, - не хватает только сельдерея, они его обычно обожают.

–  Кто?
– поинтересовалась я.

–  Бегуны, - с отвращением буркнула бабуля и снова погрузилась в чтение.

Приложение № 14. Краткое описание бегунов в исполнении моей бабули

«Бегуны», детка, или, если выражаться точнее, презренные клистирники - это страшные люди. Всю жизнь они пили, курили, черти чем занимались, никогда не соблюдали режим и килограммами пожирали сало. Когда эти люди стали старыми, они зверски полюбили ходить по врачам, и врачи наврали им, что, видите ли, это старичье начнет себя лучше

чувствовать, если станет придерживаться здорового образа жизни. Придешь к такому, соберешься по-человечески посидеть, а он вскакивает из-за стола каждые пятнадцать минут, чтобы померить давление, а за столом пьет только компот. И вот ты сидишь перед ним и слушаешь, как он сегодня совершил пробежку, какую он ест полезную пищу, всякие там зерновые злаки, и насколько он при этом себя замечательно чувствует. Прерывается бегун, только если ему надо зайтись в приступе кашля, который у него почему-то не прошел, хоть тот и бросил курить. Самые отвратительные экземпляры пытаются обратить тебя в свою веру, начинают хватать тебя за физиономию, говорить, что этот серый цвет лица от поздних просыпаний, и что тебе надо обязательно очистить свою печень.

Глава четырнадцатая, в которой Катерина готовит, а я делаю большое открытие (окончание)

По сравнению с прочими бегунами, Евгения Карловича извиняло лишь то, что здоровый образ жизни был у него в крови. Особенно тяжело было смотреть, как наш бравый старикан переносит похмелье. В тот момент, когда все со стонами пьют аспирин и безвольно валяются на диване, Евгений Карлович умудряется уже с утра сделать зарядку, принять контрастный душ, съесть апельсин, и пугает всех страдальцев отжиманиями в коридоре.

–  Кстати, - проговорила Катерина, вывалив весь набор продуктов Евгения Карловича на разделочный стол, - сельдерей там тоже есть. Но, можно, я не буду его доставать? На редкость противно пахнет.

Никто не возражал. Мы с Катериной принялись варганить завтрак, а бабуля рассуждала вслух, задумчиво хрустя сухим зерновым хлебцем, обнаруженным нами с Катериной в кухонном шкафчике. Также там нашлись: коричневый рис, мюсли всех мастей и видов, овсянка, каша из четырех злаков, шесть видов зеленого чая, кофе в зернах («Я знала, что он не безнадежен!», - вскричала бабуля, и сникла, когда мы поставили перед ней фруктозу).

–  Я думаю, не ошиблись ли мы с пониманием евгюшиного послания, - бормотала бабуля, - не мог он умышленно обречь нас на чтение этой мути. О Евгюше можно сказать все, что угодно, но в нем нет ни капли жестокости.

–  Давайте рассуждать по новой, - пожала плечами я, потерянно ковыряясь в припасах Евгения Карловича, - 12-й аркан, три круга. Как это можно понять еще?

–  Да отстань ты со своими картами Таро!
– вспылила бабуля, - я всегда учила тебя мыслить шире! Вот и давай. Евгюша скачет на одной ноге, закатывает глаза и беспорядочно машет руками. Что это может значить?

–  Ему в ботинок попал камешек, - бодро выпалила Катерина, шарившая по шкафам в поисках сковороды.

–  Ты гений, Катенька, - развеселилась бабуля, - почему бы и нет?

Катерина грохнула на плиту чудом найденную сковороду и они с бабулей принялись смеяться как ненормальные. Я возмущенно кромсала морковку. На меня не обращали никакого внимания и продолжали хохотать. Я подождала, пока смех сошел на нет, и вежливо проговорила:

–  Я рада, что меня окружают такие веселые люди…

Это развеселило их еще больше. Катерина села на пол и принялась трястись от хохота, бабуля откинулась на спинку стула и смеялась так, что страшно за нее делалось. Я успела раскалить сковороду, залить ее оливковым маслом, пока бабуля с Катериной хоть чуть-чуть успокоились.

–  Призовите на помощь логику, - начала я, - ну что еще может быть зашифровано в абсолютно ясном послании?

–  Честно говоря, не знаю, - проговорила бабуля и снова припала к мартовской тетради.

Катерина взглянула на мою стряпню:

–

 Выглядит удивительно мерзко.

–  Спасибо, - поклонилась я, - если ты сможешь сварганить что-то более аппетитное из морковки, консервированных помидоров и перепелиных яиц - вперед, покажи нам свое мастерство. Хочу также напомнить, что дураку полработы не показывают.

–  Ирония тут не уместна, - заявила Катерина, - в холодильнике еще прорва всяких продуктов.

–  Морская капуста?
– ухмыльнулась я.

–  Ну, хотя бы, - Катерина отодвинула меня от плиты, - сиди, и смотри, как работает настоящий профессионал.

Я потихоньку пристроилась рядом с бабулей и углубилась в декабрьскую тетрадь трехлетней давности. Катеринины кулинарные таланты - это предмет отдельного разговора. Вообще-то она терпеть не может готовить. Ненавидит и не умеет. Эта женщина может часами гладить белье, стирать или мыть полы, но готовка вызывает у нее жесточайшую мигрень. Питается Катерина в основном полуфабрикатами и салатами из ближайшей кулинарии. Получается вполне недурно. А, учитывая, что на свете еще существует колбаса, сыр и сосиски, Катерине можно только позавидовать. Но иногда на нее снисходит гастрономическое вдохновение, и тогда Катерина превращается в настоящего кухонного маньяка. Она плотно встает у плиты и много часов варганит что-нибудь восхитительное. Шинкует, взбивает, бланширует (понятия не имею, что это такое) и под завязку пассирует (вот об этом я имею смутное представление). Потом все это она энергично смешивает, основательно тушит, запекает, томит, режет на фигурные ломтики и смазывает начинкой. В результате получается полтарелки кое-чего, очень странного вида, крайне невразумительного запаха и совершенно непонятного назначения. Неделю Катерина носится с этим «кое-чем» как с писаной торбой (пытается угостить им гостей, съедает пару ложек сама, перекладывает из тарелки в тарелку). Затем остатки «кое-чего» выбрасываются в унитаз, а кухне объявляется бойкот еще на полгода.

Судя по всему, на Катерину накатил очередной кулинарный приступ. Одним глазом я скользила по бисерным, убористым строчкам («23 декабря. Инвентарный номер 2340573. Плакат «Ударницы заводов и совхозов вступайте в ряды ВКП(б)», 1932 год, Кулагина Валентина, отличное состояние, хранился в папке»), а другим наблюдала за Катериной. В одной кастрюльке у нее выкипал рис, в другой - пригорали остатки помидоров, на сковороде жарилась морская капуста, а сама Катерина уже две минуты силилась разбить последнее яйцо. Еще через пару минут сила и опыт победили перепелов, яйца (почти без скорлупы) оказались на капусте, туда же полетели помидоры… Я смущенно отвела глаза. Наблюдать за развитием событий было просто неловко.

–  Как она напоминает мне меня в молодости, - растроганно прошептала бабуля, - не бледней так, не графья, завтракать поедем в кафе.

–  Валькирия, - потрясенно бормотала я, наблюдая, как Катерина отскребает остатки риса от плиты фарфоровым блюдечком.

–  Почти готово, - приговаривала она, скрываясь в лиловом чаду, - еще немного… Потерпите.

–  Да кто уж тут утерпит, - с опаской пробормотала бабуля. Катерина отдирала от сковороды странную буро-зеленую жижу и раскладывала по тарелкам.
– Невероятно хочется кофе!
– громким, насквозь фальшивым голосом воскликнула бабуля и подскочила к кофеварке.

Через секунду я поняла ее тонкий расчет: Катерина шваркнула передо мной тарелку со своей невообразимой стряпней и умильно уставилась на меня, подперев голову рукой. Судя по всему, она ожидала, что я моментально наброшусь на это странное блюдо и начну жадно пожирать его, давясь, и посыпая все вокруг крошками. Коварная бабуля колдовала над кофеваркой.

Я отвела глаза. Путей к отступлению не было. Вернее, почти не было. Оставалась еще декабрьская тетрадь Евгения Карловича, восхитительная занудень, потрясающая канцелярская тягомотина. Я тут же нырнула в антикварную бухгалтерию трехлетней давности и сделала вид, что невероятно увлечена.