Скромное обаяние художника Яичкина

Зубкова Анастасия

– Лариса, - прошипела сквозь зубы Шурочка.

– Вот вы всегда так говорите, - смиренно опустила глаза Лариса, - а когда поймете, что я права, поздно будет.

– Лариса, - страшный Шурочкин шепот медленно перешел в свист.

– Молчу-молчу, - заверила хозяйку Лариса, но по одному ее виду было понятно, что ей есть, что сказать.

Я отвела глаза, чтобы не заржать. Судя по всему, Лариска взялась за Шурочку всерьез. Бабуля покраснела, зашарила глазами по кабинету, чтобы удержаться от смеха, но не подала виду, что еще чуть-чуть и она повалится на пол в истерике. Шурочка сделала вид, что ничего не заметила, некоторое время помолчала, настраиваясь, потом откашлялась и продолжила:

– Картины свои, которых

к тому времени накопилось около пятнадцати штук, - проговорила она ровным голосом, - Железный завещал местному краеведческому музею. Тот с благодарностью принял этот дар от своего земляка, благо, что в их коллекции и не такое встречалось. А полгода назад в этом музее случился пожар.

– И?
– холодея спросила я, когда Шурочка замолчала, погрузившись в письмо неизвестного NIGHTWISHERа.

– Ну и я задала одному осведомленному человеку несколько вопросов, - Шурочка извлекла откуда-то очки-половинки и массивной черной оправе и нацепила их на нос.
– На один из них: «Правда ли, что началась охота за картинами Железного?» он ответил «Да». На вопрос: «Вдохновляются ли охотники за картинами историей про захоронку общака?» он ответил «Именно». На вопрос: «Неужели они поверили, что Железный зашифровал в одной из своих картин место расположения тайника?» он ответил: «Вполне возможно». Когда я поинтересовалась: «Причастны ли эти люди к пожару в краеведческом музее, где хранились картины Железного?», мне ответили: «Скорее всего». Последний мой вопрос звучал так: «Настоящее имя Железного - Петр Николаевич Яичкин?», и мне ответили: «Конечно». Слова «Вечно признателен» к делу отношения не имеют, это старая история, думаю, вам она будет совершенно не интересна.

Наступила жуткая тишина. Потом раздалось громкое клацанье - это я со всего размаху захлопнула отвисшую челюсть.

Глава двадцать восьмая, в которой бабуля ломает голову над тем, как заставить бандитов пойти на неравноценный обмен

– Кстати, - невозмутимо проговорила Шурочка, закидывая ногу на ногу, - про ваш буфет я тоже кое-что нарыла.

– Говори, Шурка, - махнула рукой бабуля, пребывавшая последние сорок минут в глубокой задумчивости.

Огорошив нас историей про дзен-буддистскую природу художника Яичкина, Шурочка заявила, что пора переместиться в зимний сад, иначе оно сойдет с ума. Поскольку до встречи с бандитами оставалось еще полтора часа, бабуля, странно притихшая в последние двадцать минут, первой встала и побрела из Шурочкиного кабинета. Катерининого Женю решили с собой не брать, чтобы не нагружать его нежные уши ненужными подробностями, хотя он рвался к Катерине как лев и кричал что-то из-за закрытой двери.

– Должна сказать тебе, Галка, - покачала головой Шурочка, - что, тиснув тот буфет, вы с твоим супругом поступили неосмотрительно.

Я надулась и промолчала. Суля по последним событиям, за последние три дня мы вообще ни разу не поступили осмотрительно.

– Ку-ку, - добавила Ксюша. Тут надо поподробнее про Ксюшу.

Зимний сад Шурочки - это отдельная песня. В особнячке, в котором располагается ее заведение, есть стеклянная галерея, расположенная рядом с мансардными номерами. В ней Лариска, вернее, садовница под управлением Лариски, развела настоящую оранжерею. Там цветут карликовые апельсиновые деревья, источают невообразимый аромат орхидеи и плодоносят лимоны. Там торчат во все стороны пальмы, и по углам стелется разноцветный, безумно дорогой и прихотливый в обращении мох. А хозяйничает среди всего этого импровизированного Эдема попугай одной из Шурочкиных девочек, Маринки.

Это здоровенный серый жако по имени Ксюша. Ксюша - красавица с розовым хохолком, могучим клювом, морщинистыми лапами и отвратительным характером. Водворена в оранжерею она была за предательскую склонность вмешиваться в чужие разговоры и вставлять после каждой фразы собеседников

«Ку-ку». Больше Ксюша не говорит ни слова, но этого Маринке, а также ее гостям, оказалось вполне достаточно. На самом деле, Маринка, а как и ее клиенты - святые, потому что до изгнания в оранжерею Ксюша прожила у Маринки два года. Представить себе жизнь, делящуюся на равные отрезки монотонным Ксюшиным «ку-ку» невозможно, а если подобное и удастся представить, становится страшно.

Маринка же обожает Ксюшу. Бегает к ней трижды в день, кормит всякими вредными для немолодой уже попугаихи вкусностями и ведет с ней долгие разговоры. Ксюша прекрасно себя чувствует, от отсутствия внимания не страдает и обожает доводить новых посетителей оранжереи до умопомрачения, внезапно появляясь из раскидистой пальмы с взъерошенным хохолком и боевым кличем, доставшимся ей по наследству от далеких предков из лесов Амазонки (или откуда она там родом).

Я Ксюшу люблю. Это дьявольское создание душу из тебя вытрясет, откупиться от нее можно только ванильными сухарями, но когда Ксюша садится тебе на плечо и принимается ворковать на ушко какие-то свои попугайские нежности, сердце любого мизантропа тает.

Приложение № 28. Список Ксюшиных негодяйств

1. В течение двух часов морочила голову заблудившемуся клиенту и вела с ним переговоры через закрытую дверь (бедняга чуть с ума не сошел, представляя себе игривую девицу, окопавшуюся в Маринкиной комнате и воркующую: «Ку-ку»);

2. Убежала из Маринкиной комнаты и дала поймать себя лишь спустя сутки (все это время сумасшедшая птица с воем носилась по всему заведению, пришлось закрываться якобы на профилактику);

3. Довела до сердечного приступа уважаемого банкира, накинувшись на него из Маринкиного шкафа (тот даже пикнуть не успел, когда на него выскочило всклокоченное клекочущее чудище);

4. Ответила на важный Шурочкин звонок, стащив ее мобильник (деловые партнеры решили, что с Шурочкой совсем беда);

5. Сгрызла своим мощным клювом брючный ремень одного из клиентов (домой мужчина отправился в штанах, подвязанных красной ленточкой) и Маринкину банковскую карточку;

Глава двадцать восьмая, в которой бабуля ломает голову над тем, как заставить бандитов пойти на неравноценный обмен (окончание)

Как только мы расположились в плетеных креслах на небольшом пятачке, не занятом зеленью и попугайскими игрушками, Ксюша, попикировав на нас положенное количество времени из зарослей каких-то метелок, присоединилась к беседе.

– Ку-ку, - научить это животное каким-нибудь другим выражениям до сих пор не смог никто.

– Так вот, про ваш буфет, - продолжила Шурочка, сверкая на Ксюшу глазом. Только Шурочкины сверкания могли на время обуздать Ксюшину потребность участвовать в любом разговоре.
– Это очень дорогая вещь, вам попались на редкость терпеливые бандиты, другие бы давно уже разволновались и начали бы требовать его силой.

– Знаешь, Шурочка, - хмыкнула я, припомнив попойку с Аполлоном и Леней, - они сначала и пытались требовать его силой. Но, увидев меня, стали кротки, как ягнята.

– Вот я и говорю, что наступает эра гуманизма и человеколюбия, - покивала Шурочка.

– Евгюша сказал, что этот буфет - рухлядь, - пробормотала себе под нос бабуля, - но, насколько я понимаю, тут дело не в художественной ценности.

– Верно понимаешь, - улыбнулась Шурочка.

– Ку-ку, - сказала Ксюша.