Скрытая бухта
Шрифт:
Перед ее отъездом он взмолился, встал перед ней на колени, залив ей руки слезами; попросил, чтобы она его обняла, поклялся, что будет заботиться о ней. Его взгляд, полный любви, его необыкновенные синие глаза на какое-то мгновение загипнотизировали ее, так что ей не хотелось ничего другого, кроме как быть с ним. Но это длилось только мгновение.
– То, что между нами, это так прекрасно, Хана. Это так редко встречается. Разве ты не видишь? Ты правда хочешь это потерять? Хочешь бросить меня ради своей дурацкой детской мечты? – Луис повысил голос, он чуть ли не тряс Хану, крепко вцепившись ей в плечи. – Ты что, не видишь, что мы не сможем стать сеньорами, как бы много ни работали? Мы другой породы, Хана. Или ты меня не любишь? Неужели
Но слова Луиса теперь в прошлом.
Спускаясь извилистыми тропками, Хана пытается выбросить из головы воспоминания и мысли.
– Одной жалостью жив не будешь, – произносит она вслух, эти слова она сказала ему как-то. И на этом все, она больше не станет разговаривать даже с призраками воспоминаний. Она шагает быстро, взволнованная, но полная решимости. Кажется, она даже не замечает, как ее обливает жаром безжалостное солнце, выжигающее зеленые поля вокруг.
Она идет по краю тропы, между истоптанной землей и травой, стараясь шагать осторожно, чтобы не поднимать пыль, и удивляется, почему такой роскошный отель не заасфальтировал дорогу, ведущую к нему из Убиарко. Поскольку деревьев на этом отрезке пути почти нет, разве что встретится где белая ива или смоковница, отсюда открывается захватывающий вид: светло-зеленые луга, прерывающиеся на горизонте линией безбрежного темно-синего моря. Странно, что все еще не показался сам “Голубой дом”, наверное, прячется за каким-нибудь изгибом дороги.
И в самом деле: за последним поворотом наконец возникает отель “Голубой дом”. Это не традиционный кантабрийский дом, а, напротив, современное здание, которому от силы лет пять-десять, белое с синими, распахнутыми настежь ставнями, крепящимися к стенам железными скобами в форме бабочек. Что-то среднее между французским деревенским домом и английским особняком.
Хана приближается к отелю и вот уже слышит журчание родника или ручья, которого отсюда не видно, она может рассмотреть этот свой новый “дом”, который намного больше, чем казалось издалека. От дороги к отелю ведет короткая, метров в пятьдесят, дорожка, достаточно широкая, чтобы по ней мог проехать автомобиль. На первый взгляд кажется, что в здании только два этажа, восемь окон на верхнем этаже и шесть на нижнем, деревянная входная дверь выкрашена в синий. Однако, приблизившись к гостинице, путник подивится масштабу строения, так как сторона, обращенная к морю, спускается еще двумя уровнями, и то, что поначалу издалека представляется большим идиллическим двухэтажным летним домом, на самом деле четырехэтажное здание, в котором шестнадцать номеров, каждый с видом на море, на нижнем этаже расположены кухня и комнаты для прислуги.
Через дорогу еще три домика, очень простых и скромных, обшарпанных и даже несколько неопрятных, явно принадлежащих кому-то из местных жителей или морякам. За “Голубым домом”, в двухстах метрах, уже у самого обрыва, спускающегося к морю, горизонт разрезают непонятные руины, похожие на старую квадратную башню, три стены которой уже обрушились, а теперь готовится обвалиться и четвертая.
Добравшись до конца тропы, Хана ненадолго задерживается, осознав вдруг, как ей удушливо жарко, как она взмокла от пота и как жалко она сейчас выглядит. Наклонившись, она отряхивает юбку от пыли и платочком, который всегда носит в подоле юбки, утирает с лица пот, пытается привести себя в порядок, собирает длинные волосы в скромный узел.
Когда она вновь поднимает голову, ее взгляд поневоле ускользает от “Голубого дома”, стоящего по правую руку, и теряется в бесконечном пейзаже, столь же величественном, как и дом. Перед ней отвесная скала, к которой сбегаются луга, словно реки, впадающие в море, огромное ущелье, где, будто по
– Правда, красиво? – приводит ее в чувство дружелюбный голос полной женщины лет пятидесяти, наблюдающей за ней с дорожки, что ведет к отелю. – Ты прямо потонула в своих мыслях, я все ждала, когда ты очнешься. – Выглядит женщина крепкой, но уставшей, одета в черное, на ней юбка до колен и блузка с подвернутыми до локтей рукавами. Глаза в сеточке морщинок улыбаются.
– Извините, пожалуйста, сама не знаю, о чем задумалась. – Хана растерянно моргает, возвращаясь в реальный мир.
– Да о чем ты можешь думать, детка, на такой-то жаре! Надо было кого-то за тобой отправить в Убиарко, но у нас тут тьма хлопот с началом летнего сезона.
Женщина подходит к Хане, берет ее под руку и ведет в дом по маленькой дорожке, обсаженной разноцветными гортензиями, разбавляющими яркими красками зелень и синеву пейзажа.
– Ты, конечно же, Хана, тебя прислала моя кузина Лурдес, которая работала с твоей сестрой… как там ее? Клара, нет? – Хана кивает, но женщина не дает ей времени ответить, продолжая: – Я Эльвира, экономка, знаешь, нас тут вообще трое, сама увидишь, но заправляю всем я. – Она приподнимает брови, явно в ожидании соответствующего отношения.
– Да, сеньора.
– Я тебе не сеньора, нечего со мной подобострастничать, поняла? Я донья Эльвира, и все тут, поняла?
Хана послушно кивает, готовая впитывать информацию, как сухая губка, ждущая, когда ее смочат воды родника.
– Какая ж ты тощая, матерь Божья! – удивляется донья Эльвира, оглядывая девушку с ног до головы. – Надеюсь, у тебя хватит сил на тяжелую работенку, ее тут завались. Сегодня приезжают трое постояльцев, а у нас уже восемь комнат заняты. Всего их шестнадцать. Я тебе позже все покажу, сейчас дел невпроворот, ты мне потом поможешь, когда разложишь вещи и немного отдохнешь.
– Да, донья Эльвира. Я не хочу отдыхать, а из вещей у меня только вот это. – Хана показывает маленькую холщовую торбу с двумя комплектами одежды на каждый день, выходным платьем, шерстяной кофтой и нижним бельем.
– Да уж, приданое небогатое, – разочарованно тянет донья Эльвира. – Проходи, дочка, проходи, тут внутри прохладно, вот увидишь. – С этими словами донья Эльвира толкает одну из огромных синих створок, и взору Ханы открывается роскошь, внушающая трепет тому, кто всегда был беден.
В глазах Ханы испуг.
Прихожая, в которую они вошли, размером с весь их дом в Инохедо. Отсюда на верхний этаж ведет широкая деревянная лестница, украшенная резьбой в виде виноградных лоз.
За лестницей, на которую можно попасть также из библиотеки, спрятана единственная на первом этаже спальня с великолепными панорамными видами, где, согласно протоколу и рангу, а также по причинам удаленности от других комнат проживает сам дон Игнасио.
Прихожая, которую донья Эльвира упорно называет на английский манер холлом, как это делает их молодой хозяин, погружает Хану в жизнь людей высшего общества. Длинная, со спинкой, скамья благородного дерева по левую руку от входа так и приглашает гостей передохнуть, твердое дерево смягчают красные кашемировые подушки, достойные того, чтобы на них опускались лишь самые аристократичные ягодицы. За скамьей, прямо перед внушительной лестницей, стоит маленький письменный столик с тремя ящичками, подле него – барочный стул, обтянутый красным английским бархатом. Стол расположен точно напротив входа, словно предназначен для того, чтобы принимать гостей. Два ковра, в песочных, зеленых и коричневых тонах, разграничивают пространство между скамьей у входа и маленькой зоной для приема у лестницы.