Скрытая бухта
Шрифт:
– Добрый день, лейтенант Редондо, – поприветствовал ее инспектор национальной полиции Мигель Мансанеро, знакомый с Валентиной по предыдущим расследованиям. Инспектор был немногим старше Валентины, а его цветущий и жизнерадостный вид свидетельствовал о веселом нраве и о том, что спортзалом он явно не пренебрегает.
– Привет, Мансанеро, ты как? – бодро ответила Редондо, пытаясь скрыть усталость. – Как там малыш Мартин? Ему ведь уже полгода?
– Девять месяцев, Редондо, девять с половиной! – гордо уточнил тот. – Время летит быстрее, чем кажется! А ты продолжаешь все так же отшивать ухажеров?
–
Мансанеро задумчиво покивал:
– Да, потому и решил позвонить, хотя с отчетами я могу тебя ознакомить только с разрешения судьи.
– Знаю, но огромное тебе спасибо, что предупредил. По пути сюда я связалась с Талаверой, а он уж объяснится с мировым судьей, который ведет это дело, чтобы как можно скорее его передали нам.
– Отлично, но пока у тебя не получится опросить жертву и свидетелей. По идее тебя здесь вообще нет.
– По идее нет. Я сразу же уеду, правда. Я не собираюсь тебе мешать, я приехала обсудить дело с тобой лично, а заодно и поблагодарить.
– Ну конечно, Редондо, так я тебе и поверил. Ты приехала, чтобы тайком тут все прочесать. – Он взглянул вверх, на двухэтажное здание в классическом английском стиле, окна мансарды были из черного сланца. Лейтенанту больница напомнила дом сеньоры Онгайо в Комильясе.
В дверях показался высокий седовласый мужчина, который, поозиравшись, направился прямо к ним.
– Черт, – скривился Мансанеро, – опять он. Это Андрес Сьерво, глава больницы. Беспокоится об имидже Святой Клотильды, изводит меня уже больше часа.
– Выглядит решительно, – чуть насмешливо заметила Валентина, наблюдая, как главврач приближается к ним широченными шагами.
– Инспектор Мансанеро, – пошел в атаку Андрес Сьерво, едва подойдя к ним, – народу все больше, а я ведь просил вас действовать осторожно, вы понимаете? Это гериатрическое отделение среднего и длительного пребывания, у нас высочайшая репутация, вы понимаете? Тут лежат хронические больные, которым требуются покой и постоянный уход, особенно, я подчеркиваю, покой. Поэтому я прошу вас быть благоразумным и не говорить ничего лишнего прессе, потому что родственники больных могут себе что-нибудь не то вообразить. Решат, что здесь небезопасно, что к нам может войти кто попало, не знаю, понимаете ли вы, – закончил он, ожидая знака, что его просьбы услышаны. Врач в открытую разглядывал Редондо, словно спрашивая, она-то что тут забыла? Еще одна ищейка в его больнице?
– Я вас понял, – сухо ответил Мансанеро, – мы будем осторожны и лишнего не скажем, но над прессой мы не властны, за связь со СМИ я не в ответе. А сейчас, если вы не возражаете, мы должны делать свою работу.
Врач
– У жертвы, то есть у пациента, у него деменция как следствие болезни Паркинсона. Это нейродегенеративное заболевание, в его случае стадия достаточно продвинутая, так что не тревожьте его без лишнего повода ради него самого и его семьи… Его дочь, как вы можете себе представить, вне себя от переживаний. Надеюсь, вы понимаете.
– Я вас понимаю, но повторю: если вы позволите нам без помех работать в границах допустимого, мы скоро закончим и все вернется в норму. – И Мансанеро демонстративно отвернулся от доктора, чтобы продолжить прерванный разговор с лейтенантом Редондо.
Андресу Сьерво не оставалось ничего другого, кроме как принять, что с ним распрощались, и он двинулся обратно в больницу, что-то бормоча себе под нос.
Валентина вздохнула:
– Хлопотливое тебя ждет утро, Мансанеро. Расскажи мне вкратце о случившемся, и я уеду, по рукам?
– По рукам. В общем, от старика особого толку нет. У бедняги, как тебе сказали, Паркинсон в очень тяжелой форме, в рассказах он мешает актуальные события с событиями шестидесятилетней давности. Его зовут Хуан Рамон Бальеста, ему восемьдесят. Есть дети, внуки, когда-то работал в “Сольвей”… в общем, самая обычная и нормальная жизнь, какую только поискать. Житель Торрелавеги, вдовец. Сейчас о нем заботится дочь, и она впервые слышит о всех тех ужасах, о которых говорит отец, или, по крайней мере, так она утверждает. Сам я ей верю – не похоже, что она лжет. Бальеста периодически ложится в Святую Клотильду, потому что должен проходить некоторые процедуры. Вчера где-то около девяти часов, когда время посещений закончилось и его дочь уже ушла, старика кто-то пытался задушить. Так он твердит, и это не глюки, потому что у него на шее действительно есть следы. Нападение не увенчалось успехом – видимо, потому, что в палату зашла медсестра, чтобы дать лекарство соседу Бальесты по палате, тот пребывает в состоянии овоща. Нападавший толкнул медсестру и выстрелил. Медсестра уверяет, что ничего не разглядела.
– А свидетелей больше нет?
– Никого. На данный момент никто не сообщал, что видел или слышал что-то странное, кроме криков медсестры, когда ее толкнули.
– А камеры видеонаблюдения? – Валентина указала на одну, размещавшуюся над главным входом в здание, и на две другие, установленные между входными воротами, рядом с крылатыми львами, и над парковкой.
– Ничего. В общей сложности по всему внешнему и внутреннему периметру больницы семь камер, все рабочие, но предназначены только для контроля входа и выхода, запись не ведется.
– Что, вообще не ведется?
– Нет. Но как сдерживающий фактор для защиты от хулиганов камеры вполне годятся. А на стойке регистрации с их помощью контролируют парковку и тех, кто входит и выходит.
– Понятно. Просто прекрасно, – иронично заметила Редондо. – А что говорит Бальеста? Откуда он, кстати, знает про Оливера?
– Так, по порядку. Из всего бессвязного бреда Бальесты мы смогли только лишь сделать вывод, что напавший на него человек, должно быть, молодой мужчина, который, по его словам, происходит из “семейства лиса” или из другого рода, над которым, по его мнению, властвует кто-то из “семейства лиса”.