Скучающий жених

Картленд Барбара

– Знаю, – кивнула она, – и это будет нелегко.

Лукреция понимала, что теперь ей будет тяжелее вдвойне, ведь она уже всей душой полюбила маркиза, и сила этого чувства внушала ей страх!

Сэр Джошуа был прав, полагая, что маркиз был заинтригован.

На обратном пути в Мерлинкур он, сидя в своем экипаже, думал о дразнящей искорке в глазах Лукреции и о ее дерзкой словесной пикировке с ним.

«Она прелестна, – размышлял маркиз, с воодушевлением воображая, как Лукреция украсит его жизнь. – А как она умеет держаться, с каким естественным

достоинством носит драгоценности». Маркиз не сомневался, что принц Уэльский и его близкие друзья, чрезвычайно разборчивые во всем, что касается женщин, несомненно, будут в восторге от Лукреции.

И, неожиданно для себя самого, маркиз попытался представить себе, какая жена может получиться из Лукреции Хедли.

Он был готов еще недавно принять как должное, что Лукреция окажется тихой благовоспитанной девицей, готовой поступать так, как ей велено, что она без возражений будет оставаться в Мерлинкуре, если он пожелает один поехать в Лондон, и не станет претендовать ни на его время, ни на него самого. Он припомнил, как Лукреция описывала себя как бедную глупую девочку, какой она, вероятно, и была когда-то. Когда-то, но не теперь!

Теперь в ней не было ничего, что подтверждало бы подобное описание, и маркиз осознал, что те туманные представления, которые были у него о будущих супружеских отношениях, не имеют под собой никакой почвы.

Когда лошади миновали ворота и бежали по дорожке, ведущей к дому, он припомнил свой разговор с Лукрецией.

Это было состязание в остроумии, которое он с удовольствием бы устроил с любой из своих замужних приятельниц, с которыми он так мастерски флиртовал. Он никогда не ожидал, что подобный поединок может происходить у него с восемнадцатилетней девушкой, которой он был вынужден сделать предложение.

У маркиза было такое чувство, что он неожиданно оказался в лабиринте, плана которого у него не было и откуда ему, возможно, будет непросто выбраться!

Эти мысли вызвали у маркиза усмешку. Неужели он в его возрасте и при его опыте не сможет заставить столь юную девчонку вести себя так, как он пожелает?! Это же просто нелепо!

Но, засыпая, он продолжал думать о Лукреции. Ночью он часто просыпался, ворочался в кровати – мысли о ней, ее образ не давали ему уснуть. Маркиз разбудил камердинера раньше обычного и приказал вывести из конюшни жеребца.

Утро было прекрасное. С момента угрозы вторжения Наполеона не было таких тихих и солнечных весенних дней.

Казалось, что сама природа противилась Наполеону, все прошлое лето томившемуся в бесплодном ожидании того момента, когда нужные ветры и приливы дадут ему возможность вывести плоскодонные суда из французских портов.

Однако, поскольку утро еще только наступило, ветерок был довольно прохладный, хотя и маркизу он показался бодрящим.

Его жеребец был в отличной форме, и он с наслаждением натягивал поводья, заставляя сильное животное подниматься на дыбы. Потом, ослабив поводья, маркиз поскакал галопом через парк и свернул к Миле.

Милей

называли длинную прямую полосу луга, на которой его отец всегда тренировал своих лошадей. Но поскольку она граничила с землями, проданными сэру Джошуа, маркиз намеренно избегал этого места с тех пор, как унаследовал Мерлинкур.

Он свернул на поросшую травой Милю, испытывая несказанное удовольствие, происходившее от осознания того, что деревянная ограда, воздвигнутая сэром Джошуа для обозначения границы его территории, вскоре будет снесена.

Мерлинкур мог вернуться к своим изначальным границам, и тот факт, что однажды имение подверглось вторжению посторонних, вскоре можно будет забыть.

Погруженный в свои мысли, маркиз поехал медленно.

Вдруг он услышал у себя за спиной стук копыт скакавшей галопом лошади и, обернувшись, увидел, как мимо него молнией пронеслась всадница. Маркиз узнал ее!

Он успел заметить смеющиеся глаза и изгиб алых губ. А Лукреция уже была далеко впереди. Маркиз, охваченный азартом, устремился в погоню.

Пытаясь настичь девушку, он с изумлением отметил, что Лукреция скакала на удивление хорошо, к тому же ее лошадь была равной по всем статьям его жеребцу, а возможно, и превосходила его.

Маркиз был известен как великолепный наездник, и его жеребец со всей прытью молодого скакуна готов был догонять все, что могло скакать на четырех ногах.

Однако, мчась галопом по Миле, маркиз понял, что ему будет непросто догнать Лукрецию.

Изумрудного цвета бархатная амазонка обтягивала ее тонкую талию, а газовая вуаль, выбивавшаяся из-под шляпки, развевалась у нее за спиной, будто флаг, поднятый, чтобы бросить вызов.

Маркиз не мог ее догнать, как ни пришпоривал своего жеребца.

Ему удалось почти поравняться с ней, но увидев, что показался конец Мили, он осадил жеребца.

Он ожидал, что Лукреция сделает то же самое, но она неожиданно резко свернула вправо, направила лошадь к деревянной пограничной ограде, перескочила через нее и скрылась между деревьями.

Однако в последний момент она оглянулась, и маркиз заметил улыбку на ее губах.

Алексис остановил жеребца и, оставаясь в седле, смотрел на изгородь. У него возникло было желание последовать за Лукрецией, но потом он подумал, что теперь она, пожалуй, была уже на полпути к Дауэр-хаусу.

– Проклятье! – воскликнул он. – Она совершенно непредсказуема!

Эти слова ему не раз пришлось повторять в последующие несколько недель.

Поначалу маркиз не принял всерьез заявление Лукреции о том, что она не намерена встречаться с ним до бракосочетания.

Он понимал, что у невесты может быть множество забот перед свадьбой, к тому же, как она сказала, ей хотелось попрощаться со своими друзьями.

Маркиз был человеком искушенным и сразу понял, что его юная невеста хотела показать ему, что у нее есть поклонники и воздыхатели. Он нисколько не сомневался, что она лишь стремилась возбудить в нем любопытство.