Сквозь топь и туман
Шрифт:
– Мавна! – окликнула Малица.
– Ты, верно, каравай хотела купить? – с трудом проговорила Мавна. Горло было сухим и горячим. – Вот, как раз два последних осталось. Вечером за половину цены отдам.
Малица всплеснула руками и покачала головой. Мавна протянула ей завёрнутый в тряпицу каравай, но та мягко положила ладонь ей на руку, останавливая.
– Девочка моя, ты слышала, что я сказала?
Мавна недовольно поджала губы.
– Прости, но я не могу это выслушивать, – возразила она. – Мне пора закрывать лавку. Поздно уже, темнеть скоро начнёт.
– Закрывай, а сама слушай. Я не просто так на больных ногах через всю деревню приковыляла. – Малица недовольно причмокнула губами. – Говорю же тебе, бестолковая, по мёртвым я зажигала. И мне сказали, что не слышали и не видели вашего Раско.
Имя брата резануло по ушам, грудь встрепенулась болью, будто полоснули ножом по рёбрам. Мавна зажмурилась, переводя дыхание, и ответила:
– Прошу, Малица, тебе лучше пойти. Вот, бери каравай, я его и так отдам, Покровители с тобой. Только, прошу, больше не говори того, что сейчас сказала. Особенно маме. И Илару. Да и отцу лучше не говорить.
Мавна торопливо сунула каравай старухе в руки и, пока та не начала снова говорить свои жуткие вещи, поспешила убрать второй каравай и запереть лавку на засов.
Мавна уже собиралась лечь спать, как вдруг её внимание привлёк звук закрывающейся двери. Айна давно должна была уйти домой – помощницу никогда не просили оставаться на ночь. Отец вышел покормить скотину? Да нет, кормили до наступления темноты. Очередь Илара снова идти в дозор пока не подошла…
Мавна выглянула в окно и обомлела: по двору суетливо двигалась щуплая женская фигурка, платок растрепался по плечам, вот-вот упадёт на землю.
– Мама! – позвала Мавна. Приоткрыла окно и повторила: – Мама!
Но та не обернулась. Быстро накинув душегрею, Мавна вышла из комнаты и, на ходу стукнув в дверь Илара, выскочила на улицу.
Снаружи было влажно, но уже теплее, чем в предыдущие вечера, и от духоты трудно дышалось. Мавна замерла, присматриваясь. Фигура матери стремительно отдалялась – глядя на неё, и не подумаешь, что она способна так быстро и уверенно семенить по улице. Кругом больше никого не было, только свет из окошек падал на дорогу и дробился в росинках, повисших на сизых стеблях полыни.
– Мама! – снова окликнула Мавна, уже требовательнее. Зыбкая темнота давно окутала деревню, и спускаться с крыльца ох как не хотелось. Мавна помялась, потёрла плечи, укрытые в этот раз не платком, а рассыпавшимися пушистыми локонами. Мамины очертания теряли чёткость, она уходила всё дальше, и Мавна, вздохнув, кинулась следом.
«Где же Илар, – злилась она, – дрыхнет, что ли? Мог бы и выползти из кровати, наверняка же слышал, как я стучу».
Оставаться ночью на улице было страшно. Небо затянули тучи, и лунный свет, с трудом пробиваясь сквозь них, рассеивался
– Мам, ну правда! Что на тебя нашло? Спать уже пора, – проворчала Мавна и прибавила шаг, бегом пустившись по дороге.
Мать остановилась почти у самой ограды, задрала голову и смотрела вверх, не замечая окликов. Догнав, Мавна тронула её за плечо.
– Мам, пошли уже.
– Там Раско! – вдруг крикнула мать, обернувшись. Мавна застыла: её глаза сверкали от злости и застывших слёз. Мавна отшатнулась и убрала руку. – Он меня зовёт. Ты что, оглохла? Как в тот раз, да?
Голову заволокло туманом.
Снова тот летний день, гул комаров и мошкары, ленивое кваканье лягушек. Болотный мох светится золотом от росы и яркого солнца, а в ложбинках между кочками россыпи медовых капель. То тут, то там слышатся песни и смех – половина деревни вышла по ягоды с корзинками и туесками: девушки, парни, дети. Раско то забегает вперёд, то крутится около Мавны, дёргая за рукав и заглядывая в лицо. Мавна зло зыркает на него – вертлявого, тощего, с пятнами ягодного сока на щеках. Ворот рубахи расстёгнут и сбился набок – мама тут же отчитала бы за неряшливость, надо лбом торчит непослушный русый вихор. Тогда Мавна отметила: Раско, когда подрастёт, будет больше похож на Илара, потому что у неё самой лицо круглое и щекастое, с веснушками, а у братьев – угловатое, и кожа гладкая и бледная.
– Отстань, – шикает Мавна. – Иди, сам собирай. Вот тебе туес. Пока полный не наберёшь, не докучай мне.
Раско шустро выхватывает туес из её рук и скачет куда-то по кочкам, а Мавна оборачивается на Касека: вон он, красивый, высокий, как всегда, ходит рядом с Таной. Они смеются и собирают ягоды, Тана больше кладёт себе в рот, чем в корзину. Смотреть на неё противно, но всё-таки взгляд сам собой к ним возвращается. Жалко, Купава не пошла, а то затянули бы вместе песню, стало бы веселее.
Время летит быстро, в погожий день приятно побродить среди мшистых кочек. Если обернуться, то можно рассмотреть деревню: серой лентой вьётся высокий забор с козлиными черепами, но в солнечном свете вовсе не верится, что с вечера тут могут бродить нежаки.
Кто-то уходит с болота, кто-то садится передохнуть – Касек и Тана как раз устраиваются на земле, подстелив платок, и со смехом едят ягоды. Мавну одолевает мошкара, лезет прямо в глаза, и она отирает пот со лба рукой, липкой от ягод.
– Ма-авна! – кричит Раско.
– Давай сюда, – ворчливо откликается Мавна.
Она ссыпает горстку ягод в туес. Набралось уже прилично, но нужно собрать ещё. Ах, как раздражающе смеётся эта Тана! Убраться бы от неё подальше, да только глаза сами собой косят в сторону Касека.
– Ма-авна!
Тут она понимает, что брата рядом нет. Оборачивается, ищет его глазами, но Раско не видно, да и голос его звучит издалека.