Слабо в меня влюбиться?
Шрифт:
— Хорошо подумала? — уже мало что соображая, хватаю её за горло. — Готова пойти до конца? Ты ведь правильно понимаешь, что именно это значит? Переспать с ним, Лера. Так какого хрена вы всё ещё не в постели?
Растерянность держится на её лице долю секунды. Настолько мало, что начинаю сомневаться, была ли…
— Надеешься испугать меня высокой ставкой? — хрипит она, сводя с ума своей недосягаемостью. — Я вырву у тебя эту победу. И стану чемпионом в нашей затянувшейся игре.
— Забудь, — зло выплёвываю,
— Сказала же, отвали…
Наверное, если одна и та же мысль приходит в голову слишком часто и становится навязчивой, проще не сопротивляться.
Я это делаю.
Накрываю ртом её мягкие губы.
К чёрту…
Идеальный подонок
Лера
Странно. Я была уверена, что во время поцелуя в животе каждой уважающей себя девушки просыпаются бабочки: начинают порхать, веселиться и заниматься всем тем беспределом, что им по статусу положен.
Что сказать…
У меня почему-то проснулся только нервный паралич.
Посторонней активности внутри себя не чувствую. Рук, ног — тоже. Стою с открытым ртом, будто собралась закричать, но звук не идёт. Ян, не встретив сопротивления, продолжает начатое и таки делает то, о чём сам же мне по большому секрету и поведал в далёкие школьные годы.
Мы были подростками, и я ещё тогда отплёвывалась со словами, что это «Фу, какая мерзость несусветная!». А потом, не сговариваясь, мы стали обходить взрослые темы.
И вот в моей жизни это свершилось. Ян Льдов углубляет поцелуй.
И ладно бы посторонний кто-то. Но это…
Возмутительная наглость! У меня даже нет возможности как-то отреагировать. Я в таком шоке, что толком не соображаю. А кто бы ни осоловел на моём месте? Когда друг детства — человек, перед которым я, между прочим, до недавнего времени не стеснялась сморкаться и таскать растянутые кофты, вдруг начинает вести себя как… предатель вероломный! Дикарь. Животное.
Это не просто обидно, это… странно.
С запозданием понимаю, что продолжаю виснуть на его шее, и раздавать пощёчины уже не имеет смысла. Вспоминаю, что ссорились, что Ян, мерзавец, усложнил задачу, что не готова к поцелуям, а про постель с Аристовым и думать тошно.
На кураже я многое могу на себя взять. В этом вся проблема — о последствиях задумываюсь после.
— Лерка… Скажи что-нибудь.
Ян отстраняется, и если поначалу в синих глазах горят близкие мне растерянность и страх, то чем дольше он смотрит, тем жёстче становятся черты его лица. Тем меньше в нём остаётся моего друга.
— Дурак, — мой голос дрожит, звучит надрывно и жалко.
Похожее я ощутила лет в пять, когда назло бабуле полезла за чайником и ненароком обварила себе пальцы — непонятную злость и обиду на всё живое.
Ян не создан для отношений. Мы дружим
Пол под ногами дрожит от басов, а в ушах, наоборот — тихо-тихо. Страшно до мурашек. Ян ведь мне не просто нужен. Он неотъемлемая часть меня, как глаза или тот же язык. Каково в один миг лишиться речи или зрения? Жутко, очень жутко.
— Вот и хорошо, — бросает Ян, сжимая меня. Из его ноздрей только пар не идёт. Огненный.
Это неожиданно. Непоследовательно! Я окончательно теряюсь, разрываясь между двумя противоречивыми образами Льдова: закадычного друга и вполне себе горячего парня.
— Ты что творишь? — бормочу, всё ещё находясь в нокауте. Слова не могу толком вымолвить. — Я… Я…
Губы Яна кривит такая знакомая мне усмешка.
— Ты серьёзно? Поверила, что это для меня что-то значит — обмен микробами? Я просто выключил твой надоедливый трёп. Расслабься.
Я не двигаюсь с места. Пока не понимаю, верю ему или нет.
— Ну и кто из нас доверчивый? — в его голосе сквозит вызов и ещё что-то настораживающее. — У-у-у… Понятно. Пошли.
Только спустя пару шагов вспоминаю, что у нашего грехопадения были свидетели. И если Аристов встречает нас вполне расслабленным взглядом, лишь с незначительной долей изумления, то Куницыну перекосило как ту берёзку в ураган.
— Свят, отвернись, — непринуждённо бросает Льдов, отпуская мою руку, но сразу же сжимает пальцы на плечах раскрасневшейся Барби. — А впрочем, отбой. Агата ведь не с тобой пришла.
Ой, это что он опять задумал?
Переглянувшись с таким же недоумевающим Святом, резко поворачиваю голову в сторону пискнувшей Барби и во второй раз за вечер забываю, как дышать.
Льдов её целует. Точно так же, как целовал меня и, наверное, множество других девушек до этого.
— Подлец!
Звонкая пощёчина прилетает по щеке ополоумевшего мачо, едва он отстраняется. Хотя в словах Агаты больше уязвлённой гордости, чем отвращения.
— Никакой разницы, — спокойно подытоживает Ян, но я облегчения почему-то не чувствую.
Он смотрит на меня без издёвки. Да вообще смотрит отсутствующе, чего уж, и от этого факта мне вдруг становится обидно.
Поджав пылающие губы, хватаю Аристова за руку.
— Свят, мы уходим, здесь становится душно. Проводишь меня домой.
Пытаюсь ли я его использовать, чтобы отомстить или вызвать у Яна эмоции?
Трижды ха!
Ян уже забыл о нас, пытаясь спасти свою безупречную физиономию от ногтей разъярённой Куницыной. А вот Свят выглядит таким потерянным, что совесть не позволяет ещё и мне его здесь бросить. Боже, откуда в моём лексиконе вообще взялось слово «совесть»?