Слабое звено
Шрифт:
— Это… вообще-то очень кстати, — произнесла ее благодарная улыбка, и листок с контактом спряталась в ее кармане, — Я как раз на днях начала задумываться о пластике, и поначалу мне хотелось даже оставить себе на память эти шрамы.
— С ними вас могут, мягко говоря, неправильно понять или даже не допустить к ответственной работе.
— Да, я тоже пришла к такому выводу, — проведя пальцами по правой скуле, она выдавила из-под кожи легкую боль, напоминающую ей о недавнем приключении, — Знали бы вы, сколько вопросов вызвал этот синяк.
— Поверьте, я представляю, — осторожным движением хирурга он провел кончиком пальца по зеленоватым пятнам, проступающим
— Это ерунда, — махнула она рукой, — Всего лишь производственная травма.
— И все же я рад, что у вас больше не будет таких травм. Работа в дальнем космосе очень плохо подходит для женщин. Вы всего три года провели в межзвездном пространстве, но успели сломать себе руку, разбили себе голову, чуть не пропали в открытом космосе, заработали психологическую травму, изрезали себе плечо, измучили свое тело компрессионным костюмом, нарушили свой обмен веществ тем, что долгое время питались однообразной пищей, испортили себе стрижку, поругались с Эркином, чуть не погибли на Шесть-Три и ушибли лицо о металлическую переборку. К этому можно добавить еще и то, что за три года экспедиции вы не спали почти год, и весь этот год вы совсем не становились моложе.
— Вы очень страшный пессимист, Игорь, — она оглянулась на время и насчитала семь человек, — У меня была скучная жизнь, и я почти не жалею, что распрощалась с ней. И в первые же три года работы в дальнем космосе я поучаствовала в перевозке самого массивного груза в истории, летала в невесомости, влюбилась, гуляла по поверхности ледяного планетоида, справилась со своими страхами, примерила на себя компрессионный костюм, подружилась с «отборным» человеком, ползала по техношахтам, чинила то, что было невозможно починить, связалась с контрабандистами, сражалась с инопланетными монстрами из бульварных романов, внесла свой вклад в изобретение совершенно нового типа маневров, пролетела сквозь две планеты, спасла две жизни и поругалась с Эркином. Поверьте, Игорь, эти три года прошли для меня не зря, и когда у меня будут дети, мне точно будет о чем им рассказать.
— Можно немного подробнее об инопланетных монстрах? — наморщил он лоб.
— Не берите в голову, — ухмыльнулась она и как бы невзначай смахнула слезинку, проступившую из уголка глаза, — Просто хочу, чтобы вы знали, что я ни о чем не жалею. Были моменты, когда я думала, что умру или сойду с ума, но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что было даже по-своему весело.
— Надеюсь, приключений вам хватило на всю жизнь вперед, — Игорь взял сумки и продвинулся в очереди, состоящей из трех человек, — У вас уже есть планы на ближайшее будущее?
— Ничего конкретного. Я вернусь домой, на Эридис, а там что-нибудь придумаю.
— Вы можете найти себе более безопасный, но при этом не менее благородный труд. Вашего опыта уже хватает, чтобы стать каким-нибудь, — поднял он к потолку задумчивый взгляд, — …скажем, младшим инструктором в академии. Вы могли бы многих молодых людей предостеречь от ваших собственных ошибок. Возможно, вы тем самым спасете еще немало жизней.
— Звучит заманчиво, но сейчас я больше беспокоюсь за вас, — время отсчитало еще одного человека, и Ирма поняла, что надо спешить, — Мне больно думать, что через несколько мгновений вы останетесь в чужом для вас мире совсем один, без друзей и без семьи, поэтому пообещайте мне, что вы позаботитесь о себе так же, как хотите, чтобы я позаботилась о себе.
— Не беспокойтесь за меня, мне ведь всего лишь сорок пять лет, — сморщилось его лицо в широкой улыбке, —
Остался один человек, и Ирма крепко схватила Игоря за руку, словно отказываясь отпускать его в новую жизнь.
— Позвольте мне поцеловать вас на прощание.
— Позволяю.
Он наклонился к ней, нивелировав значительную разницу в росте, а тем временем последний человек иссякал из очереди, занося в челнок свой багаж. Последнее «прощай» было чувственным, но мимолетным. Космопорт ненадолго уменьшился в размерах до хрупкого пузыря, в котором ее губы укололись о щетинистый уголок его рта, скривились в вымученной улыбке и почувствовали солоноватый привкус от мокрых дорожек, прочертивших ее лицо.
Время вышло, и пузырь лопнул.
— И помните, — сказал он напоследок, вручая контроллеру свой посадочный билет, — что не стоит врать мужчине о головных болях. Это может плохо кончиться.
Он шутил крайне редко, и почему-то каждый раз подбирал для шуток именно тот момент, когда Ирма была обнаженным нервом, поэтому даже шутки, которые по глупости могли соперничать с шутками Карлсона, казались ей смешными. Из ее рта невольно вырвался смешок, и она отступила от шлюза.
Ремни от сумок врезались ему в плечи так, будто сами сумки потяжелели на полцентнера за последние десять минут. С трудом обуздав тяжесть своей ноши, он бросил на Ирму последний взгляд и шагнул в шлюз.
Ей предстояло еще некоторое время провести в космопорту, и она почти наверняка сможет выделить денек на то, чтобы отыскать специалиста, чье имя прячется в ее кармане. Возможно, в тот же день она сможет еще раз повидаться с Игорем. У них было много возможностей попрощаться, но прощание было подобно натянутой резинке — чем сильнее ее оттянешь, тем больнее она тебя ударит.
Наблюдая через обзорное окно, как посадочный челнок устремляется к оболочке из пушистых облаков, она чувствовала, как пустота внутри и одиночество снаружи постепенно обретают свое гидростатическое равновесие, и была почти уверена, что если бы их сейчас хладнокровно не разлучил пассажирский транспорт, то не разлучил бы никто. В любой истории залог хорошей концовки заключается в том, чтобы вовремя поставить жирную точку, и пока она провожала эту точку взглядом, расстояние в пять тысяч километров казались ей как крохотных шажком, так и бесконечными далями, разделяющими галактики.
— Давно тут сидишь? — прозвучал голос Ленара, и она очнулась на скамейке перед обзорным окном в двадцати метрах от первого пассажирского шлюза и в трех часах от того момента, как перестала затапливать станцию своими слезами.
— Не очень, — взглянула она на лениво вращающиеся стрелки настенных часов, которые, наконец-то, перестали иметь для нее большое значение.
Когда Ленар присел рядом с ней, она попыталась подвинуться, и ее давно затекшее тело разом заныло. Он облокотился на свои колени, направил свой взгляд в окно и так и потерял его где-то в районе светлого дышащего жизнью диска, блиставшего во всей своей терраформированной красе.
— Фельдшер уже отбыл?
— Да.
— Хорошо попрощались?
— Вполне.
— Сказала ему напоследок хоть слово правды? — резко прозвучал неприятный вопрос, подобный снегу, упавшему за шиворот.
— Я сказала ему всю правду, которую ему нужно было знать, — призналась она, согревая конечности, — Пусть думает, что все закончилось хорошо.
— А разве все закончилось плохо?
— Зависит от точки зрения. Ты лучше меня знаешь, иногда бывают в жизни ситуации, в которых никакой моральный ориентир не может работать без сбоев.