Сладкая месть
Шрифт:
Сибель неосознанно тянулась к его лицу, чтобы возобновить этот поцелуй. Вот она открыла глаза, отвела назад голову и посмотрела на него. Глаза Уолтера несколько затуманились, веки потяжелели больше обычного, а лицо побледнело. Сибель вздохнула, словно разочарованная таким внезапным исходом этого сладострастного возбуждающего акта; сознание ее снова выбралось из сетей, расставленных телом. «Уолтер прав», – подумала она. Ни время, ни место не подходили для этого. Ее острая потребность исчезла. И все же приятно было видеть, что он возбужден не меньше ее. Прижимаясь к нему, она
Хотя бедра Сибель не изменили своего положения, верхняя часть ее тела была теперь свободна. Она игриво и непринужденно потерлась грудью о левую руку Уолтера, которую все еще удерживала тугая повязка. Он резко вдохнул и заметил, что ее взгляд скорее полон озорства, чем страсти. Он тотчас же освободил ее и легонько шлепнул ниже спины. Сибель отпустила руки, обнимавшие ее, и снова вздохнула, на этот раз почти драматически.
– Вы такой же, как все мужчины. Стоит женщине бесповоротно оказаться в вашей власти, как вы тотчас же проявляете жестокость.
– Положить конец нашей игре заставила меня не жестокость, а забота о вашем здоровье и добром имени, – с исключительной важностью заявил Уолтер, хотя в глазах его танцевали веселые огоньки. Он отлично понимал, что Сибель имела в виду совсем не это. – Несмотря на огонь, вы бы наверняка простудились, если бы мы улеглись прямо на пол, а что бы вы сказали после нашей брачной ночи, лишившись доказательств своей девственности?
– Ах вы фат этакий! – воскликнула Сибель сквозь смех. – Сначала вы искушаете меня, а затем обвиняете в похоти.
– А разве это не так? – вполне серьезно спросил Уолтер.
Сибель снова стало неспокойно, и она подняла встревоженные глаза.
– Вы думаете, это неправильно? – спросила в свою очередь она неуверенным голосом. – Моя матушка говорила мне, что нет ничего плохого в том, если ты получаешь наслаждение от любви мужа, платя ему тем же.
Вместо ответа Уолтер снова увлек ее в свои объятия и крепко поцеловал, но на этот раз поцелуй не затянулся, и, отпустив ее, он отступил назад.
– Я настолько уважаю советы вашей матушки, любовь моя, что не смею подходить к вам слишком близко, чтобы не рисковать преждевременно вашей и моей честью.
Сибель не приблизилась к нему, а взгляд ее стал еще озабоченнее.
– Что же в таком случае должна делать я? Теперь вы хотите, чтобы я вернулась с родителями в Англию?
– Нет! – воскликнул Уолтер, поднял руку и почесал затылок. – Я не знаю, – признался он. – Возможно, так было бы надежней.... Во имя Бога, Сибель, клянусь вам, что в пятнадцать лет я не был столь осторожен с женщинами. Я снова становлюсь зеленым юнцом, настолько пожираемым страстью, что не способен нормально соображать.
– И все же я знаю, что вы не причините мне вреда, – тихо сказала Сибель, протягивая ему руку. – Позвольте мне остаться, муж мой, поскольку мое желание поступить так непреодолимо.
14
В течение всего этого дня замок стремительно освобождался от гостей. Как только предложенные Ллевелином празднества и развлечения исчерпали себя, землевладельцы южного
Принц Ллевелин мог потребовать от них помощи или поддержки, и едва ли удалось бы отказать ему, обратись он со своими требованиями немедленно. Письма же можно было проигнорировать, по крайней мере, на некоторое время, под благовидным предлогом, что вы отсутствовали в том месте, куда их доставляли; к тому же вы могли бы написать ответ, задавая вопросы и представляя оправдания. Таким образом, все, кто был не уверен в исходе войны или не горел желанием вступать в нее, быстро разъехались по домам. Кое-кто, конечно, желал присоединиться к любым военным действиям, планируемым Пемброком и Ллевелином, и такие люди остались, но все же теперь Билт был гораздо безлюднее в сравнении с переполненной свадебной обстановкой.
Якобы для того, чтобы Вильям хоть одну ночь мог провести в условиях, более удобных, чем лежанка на полу, Уолтер перебрался в одну из освобожденных палат. Однако у него имелись личные мотивы желать уединения, главный из которых заключался в том, что в следующий раз, оказавшись наедине с Сибель, он просто мог забыть о всякой чести, если как можно скорее не приведет в свою опочивальню женщину. Хотя Уолтер и понимал, что поступает неправильно, он без раздумий согласился, чтобы она осталась, если удастся получить на то разрешение. Она просила его об этом так ласково, а затем быстро убежала прежде, чем он успел все тщательно взвесить и обдумать еще раз.
Некоторое время Уолтер оставался один, глазея на огонь и убеждая себя пойти и сказать родителям Сибель, что небезопасно позволять ей оставаться там, где он мог добраться до нее, но ему не удавалось решиться на это. Вместо этого, он поклялся себе ни при каких обстоятельствах не оставаться с ней наедине. Если соблюдать осторожность, то можно получать наслаждение и радость от ее общества, не гуляя при этом по краю пропасти. Он сглупил, затянув ее в эту боковую комнату. Если бы там присутствовали другие люди, они бы не зашли так далеко. Даже если бы он не смог удержаться от поцелуя, прикосновение губ было бы недолгим, и ничего бы не последовало.
Когда погодя Уолтер понял, что сидит в пустой комнате, ожидая возвращения Сибель и результата решения ее родителей (совершенно не отдавая отчета в своих действиях), он тотчас же покинул это место. Однако он и тогда не стал искать Джеффри или Джоанну. По сути дела, он, стараясь не привлекать к себе внимания, незаметно устроился в кресле рядом с камином в большом зале. Здесь все теперь иначе, говорил он себе, хотя место было совершенно безлюдным, и именно здесь он несколько раз беседовал с Сибель. Если бы она догадалась, где он, и нашла бы его, это место вполне подошло бы для разговора.