Сладкая отрава
Шрифт:
Теснясь возле раковины в ванной, я и охотник отмываем окровавленные физиономии. Повреждения не так велики, как казалось под слоем подсохшей крови. Хоторн морщится, потирая распухающий нос, а я тщательно промываю треснувшую губу и разбитую бровь.
– Извини, – говорю я.
Гейл косится на меня и наигранно хмурится.
– Теперь Прим будет язвить по поводу моего носа, – заявляет он. – Ей, знаешь ли, нравится мое лицо. Она даже считает, что я симпатичный.
Я невольно улыбаюсь: надо же, малышка Примроуз приручила дракона?
– Вы давно вместе? – спрашиваю
– Скоро полгода, как мы поженились, – сообщает Хоторн. – Я долго не мог разглядеть в ней женщину, – признается он. – Теперь жалею об этом, тем более Прим умеет показать, от чего я так долго отказывался…
Его голос приобретает мечтательные нотки, а во мне шевелится привычный червячок ревности. Приходится напомнить себе, что в мыслях Гейла сейчас не Китнисс, а светловолосый, но дерзкий ангел – его жена.
Само собой назревает вопрос о том, почему молодожены живут в доме Сойки. Я спрашиваю об этом, а Хоторн чуть недовольно поджимает губы:
– Мы не живем здесь, просто часто приходим в гости: Китнисс не так одиноко, да и жена обожает Колина. Миссис Эвердин умерла пару лет назад, – говорит он. – Так что Прим осталась помогать сестре с ребенком. Ты помнишь, что Китнисс не особо ладила с матерью?
– Да, – говорю я. – Китнисс злилась, что миссис Эвердин бросила ее и Прим после смерти отца…
– Точно, – подтверждает Хоторн, – только вот и сама Китнисс повела себя не лучше…
Я напрягаюсь от его слов, ожидая неприятный рассказ. Китнисс ведь не бросила Колина? Он здесь, с ней, так что не нравится охотнику?
– Раз уж ты сумел вернуться, то имеешь право знать, – продолжает Гейл. – После того, как Китнисс сослали в Двенадцатый, она больше напоминала овощ, чем живого человека: не хотела есть, не спала, не прекращая плакала…
Мое сердце сжимается, когда Хоторн описывает страдания Сойки. Что могло так повлиять на нее?
– Мы думали, что когда родится ребенок, ей станет лучше. Ошиблись, – констатирует он. – С рождением Колина стало только хуже: жизнь сына уже не зависела от здоровья ее организма, так что Китнисс совсем перестала питаться. Бывало, она сутками не вставала с постели, игнорируя даже орущего младенца. Или наоборот, уходила на несколько дней в лес, да только ее и видели.
Я опускаюсь на край ванны, а Гейл присаживается рядом.
– Почему она так не любила Колина? – выдыхаю я.
Хоторн злится.
– Скорее вопрос в том, за что она так сильно любила тебя, что отказывалась жить, если тебя нет?
Голос Гейла пропитан печалью, смешанной с упреком. Мне это не нравится: неужели в нем еще теплится любовь к Сойке? Одергиваю себя: они знакомы почти всю жизнь и останутся друг другу близкими людьми. Он всегда был ей ближе, чем я. И таким и останется, верно?
Что все-таки случилось с Китнисс после того, как наши с ней пути разошлись? Обычная послеродовая депрессия? Или Хоторн прав, и я важен для Сойки? Она не хотела жить без меня? Настолько, что даже материнство не помогло ей отвлечься? В это невозможно поверить. Это слишком хорошо, чтобы поверить!
– Ты серьезно так думаешь? – спрашиваю
Хоторн пожимает плечами.
– Китнисс уже пять лет как разведенная женщина, что помешало ей найти себе пару?
Думаю, я мог бы придумать пару-тройку причин, только вот я сам не был бы ни одной из них. Однако я молчу, да и Хоторн, похоже, понимает, что слишком разоткровенничался. Опомнившись, он меняет тему:
– Пошли. Нас, наверное, заждались.
Когда мы с ним заходим на кухню, сестры уже здесь. Новоиспеченная миссис Хоторн позаботилась о том, чтобы разложить на столе ватные тампоны и поставить бутылку со спиртом. Рядом лежит несколько пластырей разного размера. Если Прим выглядит оживленной и, улыбаясь, предлагает мне и мужу сесть к столу, то Китнисс похожа на тучу. Тяжелую грозовую тучу, грозящую обрушить на землю град.
Я топчусь на месте, не знаю, куда сесть – подойти самостоятельно к Сойке мне отчего-то страшно. Чувство такое, что я без спроса вторгаюсь на ее территорию.
– Садись! – подначивает меня Хоторн, занимая стул возле Прим.
Мне ничего не остается, кроме как расположиться с другой стороны – ближе к Китнисс. От меня не укрывается как, нахмурив брови, Сойка делает пару шагов в сторону.
Примроуз принимается обрабатывать покрасневший нос Гейла и, прикладывая спиртовой тампон к его поврежденной коже, злорадно бурчит, что так, мол, ему и надо:
– Кто, скажи на милость, валит гостя на землю и провоцирует драку?
Я понимаю, что ее слова – попытка разрядить обстановку и перевести все в шутку, но облегчение не приходит: Китнисс, в отличие от сестры, вовсе не собирается помогать мне с лечением. Я сижу, замерев, и смотрю в пол, а Сойка даже ни разу не бросила на меня взгляда. Зачем я вообще приехал? «Ради сына», – подсказывает подсознание, но мы оба знаем, что это правда только наполовину.
– Китнисс, а ты не хочешь помочь Питу? – спрашивает, отвлекаясь от своего занятия Прим.
– Нет, – резко отвечает моя бывшая жена.
Не знаю, куда деться отсюда: все-таки сбежать было не самой плохой идеей, зря я ее отверг.
– Ладно, скажу иначе: возьми вату и обработай раны мужа! – говорит Примроуз.
– Не командуй! – отрезает Сойка и наконец переводит взгляд на меня.
Я вижу бурю эмоций, которая проскальзывает по ее лицу до того, как девушка успевает взять себя в руки. Мне показалось, но – пусть и на мгновение – Китнисс была рада меня видеть, в ее глазах блеснул лучик счастья… И снова погас, скрывшись за дождевыми облаками.
Однако, несмотря на очевидное несогласие с приказом, отданным Прим, Сойка подходит ко мне и, взяв тампон, смачивает его в спирте. Смачивает так обильно, что часть жидкости струйками стекает по ее пальцам, когда она стремительно подносит вату к моему лицу и прижимает ее к рассеченной брови. Щиплет так сильно, что мне хочется вскрикнуть. Стискиваю челюсти и молчу. Наконец-то, впервые за все это время мы с Китнисс по-настоящему смотрим в глаза друг другу… И мне холодно от ее взгляда.
– И он мне не муж, – бурчит Китнисс, промокая мою рану.