Сладкая приманка (сборник)

Алешина Светлана

На экране Нестеров был просто олицетворением деловитости и готовности приложить все силы, чтобы найти человека, который стал причиной паники в городе. Он говорил в основном самые общие фразы, то, что принято говорить в подобных ситуациях, но вид у него был очень уверенный, и он вполне мог создать впечатление у зрителей, что ФСБ работает очень плодотворно.

«Странно, — подумала я, — Грэг сказал, что передавали именно мое обращение. Как же они состыкуют Нестерова и меня?»

Диктор попрощался с Нестеровым и скороговоркой объявил, что к человеку, угрожающему профессору мединститута Каткову, обращается капитан МЧС, психолог Ольга Николаева. Не знаю, обратил ли кто из телезрителей

внимание на то, что я не имею никакого отношения к ФСБ. Мне вся эта интрига жутко не понравилась.

А то, какой я увидела себя на экране, вообще произвело на меня странное впечатление. Лицо, увиденное на экране, совсем не походило на мое отражение в зеркале. Я смотрела и не узнавала саму себя — откуда у меня появились эти мрачные складки под глазами, этот слегка прищуренный взгляд, странная манера слегка растягивать слова? У меня был такой вид, словно я страдала легким психическим расстройством.

Я пыталась вспомнить, что я думала, как чувствовала себя, сидя перед камерой. Думала, конечно, об этом человеке, которому мы так и не придумали никакого имени. А вот чувствовала… Ей-богу, чувствовала я себя как-то странно. Как-то излишне оживленно, причем никак не могла сейчас объяснить причину этого оживления. Словно в тот момент я была не капитаном МЧС Николаевой, а кем-то другим. Я как будто со стороны себя видела и всю ситуацию видела с какой-то другой, с его, террориста, стороны.

Неожиданно мне в голову пришло объяснение, которое сразу поставило все на свои места. Ну, конечно, я все это время думала о том, как террорист будет меня слушать, что будет в этот момент испытывать.

Я представила, что это безобразие на моем лице увидела вся Тарасовская область, и ужаснулась. Нет, результат такого вот психомоделирования ни в коем случае никому нельзя показывать, это для внутреннего пользования. Мною же тарасовских малышей пугать будут!

Я так увлеклась разглядыванием самой себя, что не сразу услышала свой голос. Вот черт, а я ведь совсем не помню первую фразу, с которой я начала тогда, в студии, говорить.

— …Ты хочешь избавиться от страха. О! Я тебя понимаю! Я тоже хочу этого — избавиться от моего страха. Но мне и в голову не придет кого-то ради этого убивать! Ты все равно не сможешь взорвать этот страх так, чтобы он разлетелся на атомы и даже еще мельче — на элементарные частицы — и рассеялся в пространстве. Тебе не удастся превратить свой страх в фотон или нейтрино.

Игорь быстро спросил у меня:

— Почему именно нейтрино и фотон? Ты знаешь, что между ними общего?

Я покачала головой:

— Понятия не имею. Никогда физикой не интересовалась.

— …не удастся лишить его массы, — продолжала я вещать с экрана, начав почему-то слегка дергать левым веком. — Не так он недолговечен, чтобы сравнивать его с гипероном. Твой страх постоянен, он реален, как кирпич, падающий на голову, это не кварк, в существовании которого сомневался еще Джеймс Джойс.

— Ты это с кем говоришь-то? — спросил Игорек шепотом. — У меня такое впечатление, что ты его знаешь.

Я пожала плечами и ответила:

— Не знаю.

На Игорька все больше производило впечатление то, что он слышит. Признаться честно — и на меня тоже. Я просто не узнавала ни себя, ни странных слов, которые произносила.

— Тихо вы! — прикрикнул на нас Григорий Абрамович. — Слушайте, обсуждать потом будем.

— Не знаю, как ты, а я полностью признаю принцип каузальности. Ты же, наверное, считаешь себя ничем не детерминированным. Ты думаешь, что ты волен в своих поступках, в своих желаниях? Но ведь твои желания формирует твой страх. Это он рисует где-то вдали твоих врагов, твои мишени. Но разве страх можно отослать по почте? Страх можно

раздавить только в самом себе. Твой страх руководит твоими действиями и поступками, когда ты упаковываешь новую бомбу, чтобы отослать ее новой, ничего не подозревающей и ни в чем не виноватой жертве. Они — твои высоколобые враги — часто неразумны, как малые дети, несмотря на весь свой интеллект. Но стоит ли убивать детей только за то, что они дети? Не сами ли мы с тобой виноваты во всем, в чем ты обвиняешь их? Мы — те, кто все понимает! Только мы можем просчитать каждый свой шаг, чтобы смеяться над беспомощностью других в попытках понять нашу логику. Наша логика парадоксальна, ответим мы с тобой, и они останутся далеко за границами области определения. Я не призываю тебя отказаться от того, что ты задумал. Но… Зачем торопиться? Я призываю тебя подумать — поможет ли это тебе избавиться от своего страха? Даже если ты уничтожишь еще несколько человек из тех, кого ненавидишь, поможет ли это тебе? Даже если ты убьешь очень многих из них. Ты не избавишься от душного, давящего грудь страха, ты не решишь своих проблем. Я могу тебе помочь. Мне нужно только поговорить с тобой, больше я ничего от тебя не хочу. Не торопись и поговори со мной.

На экране бегущей строкой проползли адрес тарасовского управления МЧС и еще раз моя фамилия. Моя мрачная физиономия исчезла с экрана.

— Думаешь, он на это клюнет? — спросил меня Григорий Абрамович с плохо скрытой надеждой.

— К сожалению, слово — это самое мощное оружие в моем арсенале, — ответила я.

— Клюнет или не клюнет, это мы скоро узнаем, — вмешался Игорек. — Или он на связь с нами выйдет.

— С ней на связь, — уточнил Грэг.

— Ну, да, — тут же смутился Игорек. — …Ну и еще одно доказательство — останется этот Катков в живых или нет.

— Его же охраняют, — вставил Кавээн.

— Это еще ни о чем не говорит, — упорствовал Игорь. — Смотря кто и как охраняет.

Мы вышли с Игорем выпить кофе в ближайшем открытом ресторанчике, и Игорь начал приставать ко мне с вопросами, ответы на которые я и сама знала очень приблизительно.

— Что это ты там насчет элементарных частиц толковала? — спросил он. — Ты в них понимаешь что-нибудь?

— Гораздо меньше тебя, Игорь, — ответила я. — Если тебя именно это беспокоит. Не собираюсь с тобой соревноваться в знаниях физики.

Но Игорь не обиделся, его и в самом деле занимал другой вопрос.

— Меня удивило то, что ты говорила в принципе достаточно грамотно, в расчете, что тебя будет слушать профессионал, который понимает нюансы. Ты специально готовилась к этой речи? В справочник лазила? Ты этого придурка считаешь физиком, что ли?

— Я не думала об этом, Игорек, — честно ответила я.

Я понимала, что Игорьком движет сейчас искреннее стремление понять мой метод работы, мои приемы, перенять их у меня, научиться от меня тому, чего он не может сам. Беда в том, что он не учитывал разницы в стилях мышления. Перенять можно все, что угодно, но это вовсе не значит, что ты сумеешь этим эффективно пользоваться.

— Но почему же ты тогда говорила именно так? — настаивал Игорь. — Ты же сравнила страх, который владеет этим человеком, с вполне определенными элементарными частицами — с фотоном и нейтрино, которые не имеют массы, с нестабильным, распадающимся за миллиардные доли секунды гипероном, с неизвестно еще существующим ли кварком. И еще — я хотел тебя спросить — что это за принцип каузальности? Или казуальности? Я уже не помню, как ты сказала?

Я смутилась.

— Признаюсь тебе, Игорь, честно, — сказала я. — Я и сама не помню, как я сказала. Мало того, я не знаю, что означает и то, и другое слово. У меня такое впечатление, что я их слышу впервые.