Сладкая Тьма, Кобяков Виталий Витальевич

Сладкая Тьма

на обложку

Кобяков Виталий Витальевич

Шрифт:

– Тут еще три двери, необходимо их забаррикадировать, - сообщил я, освещая потемки зажигалкой. Коршун разломал еще один ХИС, поэтому мне пришлось убирать зажигалку обратно. Столько ненужных движений.

– В этом подвале я долго прятался, когда всё началось, - я в красках вспомнил события шестилетней давности. Сегодня какой-то день ностальгии получается. Хоть бы спину не сожгли мне.

Одну дверь мы заставили кроватью, другую - тумбочкой, к третьей придвинули шкаф. Бесполезные баррикады, но если кто-то станет прорываться через те входы, мы тут же об этом узнаем. А сами мы уселись у той двери, через которую пришли. К ней поставили маленький пластмассовый столик. Прямо детская крепость.

– У нас мало воды и нет еды, - говорила Ева.
– Скоро придется прорываться с боем, если Проклятые не уйдут.

Должны уйти. Они не будут искать кого-то столько времени, боевое состояние длится недолго. Главное, чтобы они не попытались сунуться в подвал. Пускай ходят вокруг, нестрашно.

С улицы донеслась массированная стрельба. Огонь вели из десятков единиц оружия. Где-то в километре.

– Сиди, - приказала Ева вскочившему на ноги Коршуну. Правильно. Помочь мы ничем не сможем, если это наши. Слишком далеко и стопроцентно самоубийственно. А если это не наши, то вообще насрать.

Вскоре перестрелка прекратилась. Там был серьезный бой с кучей трупов. Приходится лишь надеяться на чудо. Я бы помолился за Инди, Михо и Боба, но единственная могущественная сила, которую я знаю, и которая реально существует - это Люцифер. Ему молиться совсем не тянет, я же не один из этих безмозглых сектантов. У меня слишком большой список претензий к Богу Смерти, и когда-нибудь я спрошу с него по полной...

– Ян, что ты будешь делать, если мы выберемся?
– неожиданно спросила Ева. Мы уже несколько часов сидим на холодном мокром полу подвала, спасающего меня во второй раз.

– Продолжу миссию, - ответил я, предварительно поразмыслив.

– А после миссии? Когда мы выберемся из Бездны?
– помнится, Ева утверждала, что не заглядывает в будущее. Соврала. Те, кто живет одним мгновением, не станут спрашивать о таких далекоидущих планах.

– Честно? Я всегда мечтал встретиться с одной музыкальной группой.

– Как называется?

–

Ты не их не знаешь, - уверено произнес я.
– Они на русском поют. Заводные грубые песенки с обилием мата. Но при этом они умудряются вскрывать всю грязь и лицемерие общества.

– А почему еще не встретился? Ты же сам Голдман!
– хоть не назвала меня "героем", и на том спасибо.

– Стесняюсь, - признался я.
– Я на их концерте был, когда на первом курсе учился. Задолго до того, как из обычного дерьма стал известным дерьмом.

– Не думала, что любимой музыкальной группой у тебя окажется русская группа, - заметила Ева спустя несколько секунд.

Дельное замечание, если учесть мою вечную ненависть ко всему, что вокруг Московской Бездны. Однако это никогда не мешало мне восторгаться культурными достижениями страны своего рождения, ее литературой, музыкой, поэтами и художниками. Но культуру эту создавали всего лишь сотни людей, окруженные миллионными армиями тупого и агрессивного быдла.

А еще это стадо почему-то любит причислять себя к тем гениям. Мол, "мы - страна Пушкина и Толстого". Хрен там, ублюдки. Во-первых, если бы не вы, то Пушкиных и Толстых было бы намного больше. А, во-вторых, большинство местных гениев сражалось с извечной диктатурой, за что быдло изгоняло их в ссылки, отправляло в тюрьмы, отлучало от церкви и, конечно же, расстреливало...

– А после этого я вновь вернусь сюда, в Бездну, - сказал я Еве без тени сомнения...

Глава 12.

Небольшая трещина в черепе, сотрясение мозга, сломанный нос, рассеченная бровь, разбитый локоть от удара о челюсть собаки - вот печальные итоги моей четвертой миссии. А еще потеря друга. И всего отряда. Настолько провальных миссий в агентстве не было до сих пор. Да, агентов теряли постоянно, но не целыми группами.

Неделю я провел в больнице, затем месяц восстанавливался. Слишком часто у меня отпуска выпадают. Только этот незапланированный отдых не приносил мне ни радости, ни умиротворения.