Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник
Шрифт:
— Перестань, Марфа! — с тоской сказала Магдалина. — То, о чем ты уже давно хочешь спросить меня, об этом даже думать грешно. Думать страшнее, чем спрашивать!
— Боже! Я не хотела! Я и не думала! — испуганно воскликнула Марфа, отнюдь не пугаясь.
— Не ври, Марфа!
— Ты не поняла меня!
— Поняла и отвечу. Потому что ты замучишь меня своими улыбками, взглядами, вздохами! — в отчаянии воскликнула Магдалина. — Пойми ты, с тех пор, как я Его увидела и пошла за Ним, всё прежнее мое, всё плотское и греховное, словно вынули из меня! Женского ничего не осталось!
— Конечно, поняла, — тут же покорно согласилась Марфа, но ее зеленые глаза так густо покрылись крапинками, что стали почти карими. — Как только посмотришь на тебя, так сразу же видно, что страсти в тебе никакой не осталось, ну, ни капельки.
— Не то! Погоди! Не то! — простонала Магдалина. — Ты редко Его видишь. А я с Ним каждый день. Я готовлю Ему еду. Стелю постель. Даю умыться. Стираю одежды. Когда Он устал, развязываю сандалии, массирую ноги и спину…
— Я поняла, поняла, — кивала головой Марфа.
— Ничего ты не поняла! Рядом с Ним не надо ласки, потому что ласка — это Он. И достаточно посмотреть на Него! Даже сзади! Даже издали!.. Ни один самый красивый и самый нежный мужчина в мире никогда не дарил и не может подарить женщине той ласки, которую дарит один Его взгляд!.. О чем ты, Марфа?! Какая страсть?! Рядом с тобой — сама Любовь! И все твои женские желания, все твои детские мечты, все жаркие сны и душные грезы — всё это мгновенно исполняется и исчезает, насытившись. Потому что ни в одном из этих снов и грез не было и частицы того счастья, того покоя, той ласки и нежности! И хочется только одного: дышать этим счастьем, этой любовью! Чтобы так было и завтра, и послезавтра. И вечно так было!.. Это невозможно объяснить.
— Ну, почему же, — улыбалась Марфа, пристально глядя на Магдалину. — Ты хорошо объяснила. Хочется греться любовью, дышать счастьем…
— Дышать вместе с Ним! — в отчаянии воскликнула Мария. — А когда Его нет, дышать тем воздухом, которым Он только что дышал и которым продолжают дышать те люди, с которыми Он шел рядом, с которыми разговаривал…
— Поняла, поняла…
— Это не страсть, Марфа, — с тоской шептала Магдалина. — Потому что страсть — жаркая и душная. В страсти, когда она тебя охватывает, хочется задержать дыхание…
Тут Марфа так радостно и одобрительно затрясла головой, что Магдалина вздрогнула и — захлебнулась словами.
— Ни слова тебе больше не скажу! — пообещала Магдалина, когда наконец обрела дыхание. — Никогда!
— Я слишком много услышала. Довольно с меня! — ответила Марфа, пронзая Марию зеленым взглядом.
— Будь ты проклята! — сказала Магдалина и вдруг ласково улыбнулась.
— Храни тебя Господь! — сказала Марфа, и лицо ее стало холодным и безразличным.
Из флигеля — не того, в который бегала Марфа, а из другого, гостевого, — во двор вышел длинный, худой и нескладный в движениях человек. Он отдал какое-то распоряжение другому человеку, который
Но еще до того, как он приблизился, Марфа сказала Магдалине:
— На всякий случай: слева при входе таз и кувшин. Воду возьмешь из водоноса. Траву вынь, но не затыкай, чтобы не тратить времени. Сама потом заткну.
Магдалина кивнула и пошла к гостевому флигелю. На полдороге с ней встретился охранник, что-то сказал ей и продолжил путь к навесу.
— Проснулись, — сообщил он Марфе.
— Сама вижу, — деловито ответила женщина. — Магдалина уже ушла, так ты помоги мне приставить к столу скамейки.
— Мы с Филиппом поставим, — сказал охранник.
— А где ты видишь Филиппа?
— Да вон, позади тебя стоит.
Марфа испуганно обернулась и увидела, как из-за зеленой стены, кряхтя и виновато вздыхая, вышел Филипп.
— Привет тебе, прекраснейшая из хозяек!
— Здравствуй, брат Филипп… Ты всё слышал?
— Клянусь собакой, я тут задремал… — начал было Филипп. Но Марфа уже кричала:
— Ах ты старый негодник! Стоял и подслушивал пустую болтовню двух женщин! Не стыдно тебе?! Где у тебя совесть?! Стыда в тебе нет, грек проклятый!
Филипп засмеялся:
— Ни слова не слышал. Как только узнал, что ты влюблена в красавца Иуду, тотчас заснул от обиды.
— Негодник! Наушник! Сплетник! Язычник! — выкрикивала Марфа и тоже теперь смеялась.
— Радуйся и здравствуй, Узай, — приветствовал охранника Филипп.
— Мир тебе, брат Филипп.
— А что, хозяйку дома уже не надо приветствовать? — строго спросила Марфа.
В мужественном лице Узая ничего не изменилось от этого замечания. Охранник лишь почтительно склонил голову и сказал:
— Мир и тебе, женщина.
Во двор из гостевого флигеля снова вышел долговязый и нескладный человек и направился к столу под навесом.
— Учитель сказал, что не будет завтракать, — объявил он. — И мы не станем. Спасибо, хозяйка.
— Как не будете завтракать?! — изумилась Марфа. — Я стол накрыла… Без завтрака не отпущу! Даже не думайте! Нет, Симон, пойди и скажи Иисусу… — Она не договорила, встретившись с суровым взглядом долговязого апостола.
— Прости, женщина. Я сам слышал, как Учитель сказал Петру, а Петр кивнул мне и велел передать тебе и ученикам… Нет у нас времени. Сейчас же идем в Город.
Симон развернулся и размашисто зашагал в сторону гостевого флигеля.
— А я, пожалуй, отведаю эту сладкую булочку, — сказал Филипп и быстро схватил лепешку, хотя никакого позволения от Марфы не получил, а только взгляд — обиженный и даже сердитый. Истолковав его на свой лад, он предложил: — Хочешь, я помогу тебе убрать со стола. Вечером всё съедим, не волнуйся.
— Еще не хватало, чтобы ты помогал мне. Мы с Магдалиной быстро управимся. А потом догоним вас на дороге… Вы медленно ходите. Вы, мужчины, вообще всё делаете плохо и медленно.