Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник
Шрифт:
Корнелий Максим еще внимательнее стал разглядывать смоковницу и голубей. А потом сказал:
— Поразительно! Я давно не виделся с Эпикуром. Вчера только накоротке переговорил с ним: спросил, как он доехал, когда ожидать тебя…
— Он брал тебя за руку? — быстро спросил Пилат.
— Насколько я помню, нет, не брал.
— Значит, по глазам определил. А сегодня утром, узнав, что я жду тебя на завтрак, перечислил твои недомогания и объявил меню. Он ведь, как ты знаешь, редко интересуется моим мнением. Самовластно предписывает кушанья. Одним
Максим отвернулся от голубей и стал смотреть на лоб Пилата.
— Насколько я понимаю, ты сам наделил его этими чрезвычайными полномочиями.
— Наделил. Наделил на свою голову… Он ведь у меня не только повар. Он еще и врач. И это сочетание меня более чем устраивает.
— Да, повар у тебя замечательный, — вздохнул Максим. А Пилат прищурился, цепко и остро глянул в глаза своему собеседнику и произнес почти угрожающе:
— Все люди, которые меня окружают, по-своему замечательны. Таково мое правило.
Максим согласно кивнул и стал разглядывать ногти на своих руках.
— Так с чего начнем? С капусты или с улиток? — спросил Пилат.
— С чего прикажешь, с того и начнем, — покорно ответил Максим.
Пилат хмыкнул, положил на маленькую фарфоровую тарелочку капустный лист, поверх него — несколько улиток, всё это полил винным соусом и принялся сворачивать лист.
— Я почти не сомневаюсь… — начал и тут же остановился Максим, продолжая разглядывать свои ногти.
— В чем не сомневаешься? — строго спросил Пилат.
— Я почти не сомневаюсь, что наш разговор обещает быть гастрономическим.
Пилат вздрогнул и уронил на тарелочку капустный лист с завернутыми в него улитками, которые уже собирался поднести ко рту.
— Поразительно! — в изумлении воскликнул он. — Твоя интуиция меня убивает!.. Даже в таких мелочах!..
Максим пододвинул к себе широкую чашу из непрозрачной мирры, взял серебряный черпак и из галльского горшка зачерпнул немного бульона.
— Я, пожалуй, с бульона начну. Из всех моих болячек в последнее время меня больше всего голова беспокоит.
— Гениальная голова!.. Страшный человек! — продолжал восклицать Пилат.
Максим взял ложку и стал аккуратными глотками пить из нее бульон, прикрыв глаза и сильно наморщив лоб.
— Ты, как всегда, преувеличиваешь мои способности… Ты слишком высокого обо мне мнения… Тем более, мне бы хотелось оправдать твое доверие… И одной интуиции здесь недостаточно. Нужны детали. Чем больше деталей, тем полнее будет наш с тобой совместный анализ.
— Да, я очень рассчитываю на твою помощь. Я потому и не стал тебе вчера ни о чем рассказывать, чтобы, так сказать, на свежую голову… Я видел, что ты недоволен…
— У тебя были плохие гаруспиции? — перебил Максим, отхлебывая из ложки.
— Ты и это знаешь?.. Да, накануне моего отъезда из Кесарии я велел принести жертву. Животное хорошо шло к алтарю. Его удачно зарезали. Но печень жрецу не понравилась. «Враждебная» ее часть была намного лучше развита, чем «дружественная»: сосуды в ней были богаче
— А каким образом неблагоприятным? — быстро спросил Максим.
— Я плохо разбираюсь в этих тонкостях. Но жрец объявил, что сожжение на алтаре тоже свидетельствовало о борьбе двух сил.
— А как тебе сообщили о встрече? — спросил Максим.
— Не спеши. Ты сам просил подробно и с деталями. Ну, так дай мне закончить с предзнаменованиями.
— Прости.
— Гаруспициями дело не окончилось. На следующее утро я проснулся от крика Клавдии. Она кричала во сне. Я разбудил жену, успокоил ее. И она мне сначала ни о чем не хотела рассказывать. А когда я уже уезжал и Клавдия вышла меня провожать, она вдруг сказала мне, что видела очень плохой сон. Там казнили какого-то человека, которого ни в коем случае нельзя было казнить. Так она мне объяснила.
— А что за человек? — спросил Максим.
— Она не сказала. И как и за что казнили, тоже не сообщила… Но ты знаешь, что я боюсь страшных снов жены. Они почти всегда сбываются. Она за несколько часов предсказала смерть моей матери. Увидела во сне, что умерла Ливия Августа. И даже то, что Тиберий не приедет на ее похороны…
— Замечательная женщина твоя супруга, — сказал Максим.
— Да, замечательная, — согласился Пилат и почему-то грустно вздохнул. — Это еще не всё. За несколько десятков стадий перед Антипатридой, сразу после того как мы переехали через реку, дорогу нам перебежало какое-то животное. Мне показалось — лиса. Но Лонгин утверждает, что это был волк или волчица, И другие солдаты, которые ехали впереди и лучше видели, его поддержали.
— Если это была волчица, то это — римский знак, — сказал Максим.
— А волки в Иудее редко встречаются.
— Но их довольно много в Самарии и в Галилее, — возразил Максим.
— В любом случае, когда какое-нибудь животное перебегает тебе дорогу, — это плохой знак.
— Да, знак не очень благоприятный, — согласился Максим и, быстро глянув на Пилата, спросил: — И давно ты стал таким?
— Ты хочешь сказать: суеверным?
— Я хотел сказать: таким внимательным к предзнаменованиям.
— Станешь тут… Слушай дальше… В Антипатриде мы наскоро перекусили и сели на лошадей, рассчитывая к вечеру быть в Иерусалиме. В субботу дороги пустые, скакать одно удовольствие… Но когда проезжали через Лидду, я увидел на заборе человека.
— Что значит «на заборе»?
— То и значит, что человек этот сидел на заборе, болтал ногами и ел гранат, откусывая прямо от плода, шумно пережевывая и выплевывая на дорогу кожуру и косточки.
— Гранат был условным знаком?
— Одним из знаков. При последней встрече мне сообщили три знака. Гранат был одним из них… Не заметить этого человека было невозможно. Никто из иудеев так не ведет себя в субботу и никто так не ест гранат.