Сладкий привкус яда
Шрифт:
– Сначала веди к Татьяне, – потребовал я.
– Нет проблем! – Столешко оказался на удивление сговорчивым. Он повернул голову в сторону, показывая взглядом на густые заросли молодой рябины, и добавил: – Можешь забирать.
В первое мгновение я понял: происходит что-то не то. Татьяна вышла из-за частокола деревьев без конвоя, расслабленно, шурша листьями и глядя себе под ноги. В опущенной руке она держала пистолет. Казалось, она не видит или же не узнает меня. Но, приблизившись, девушка вскинула руку с пистолетом и направила черный зрачок
– Ампулы, – тихо сказала она.
Мне захотелось выругаться и выпить водки одновременно. Я ровным счетом ничего не понимал.
– Ты… – пробормотал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не протереть глаза. – Это как понять?
– Не тяни, – произнес Столешко. – Лучше делай, что она говорит.
– Татьяна! – воскликнул я.
– Молчать! – оборвала меня девушка. – Дай мне ампулы!
– Я тебя не понимаю! – клялся я, не желая верить очевидному.
Татьяна медленно поднесла к пистолету другую руку и передернула затвор, досылая патрон в патронник. Теперь тупая головка пули была нацелена в меня.
– Может быть, ты еще и стрелять будешь? – спросил я.
– Может быть, – ответила Татьяна. – Дай мне ампулы. Считаю до трех…
– А ты не больная, Таня?
Оглушительный щелчок выстрела заставил взлететь с веток воронье. Овраг наполнился истошным карканьем. Окаменев, я прислушивался к своим ощущениям, пытаясь определить, в какую часть тела вонзилась пуля, и вонзилась ли вообще. Боли, если говорить только о физической, не было.
Я вынул из кармана куртки две ампулы и кинул их на землю.
– Остальные! – потребовала Татьяна, продолжая смотреть на меня через прицел пистолета.
– Остальные я закопал на сто тридцать шестом километре араповопольской магистрали.
– Ты врешь. Я видела, как ты рассовывал их по карманам.
– Позволь, я его обыщу? – оживился Столешко, глядя голодными глазами на ампулы, лежащие на земле.
– Конечно! – возразил я. – Позволю я тебе прикасаться ко мне своими погаными руками!
Мое упрямство могло стоить мне слишком дорого. Я ведь не Бэтмен, не Найтмен, чтобы взлететь над усадьбой и совершить массу подвигов, тем более что Татьяна в них вовсе не нуждалась. Я чувствовал пустоту в душе. Стержень, на котором держалась моя воля и сила сопротивления, сломался быстро и легко. Я не испытывал к Татьяне ненависти, она уже не вызывала во мне недоумения. Девушка поступала так, как считала нужным. Это было ее право – выбирать, кого держать на прицеле, а кого нет. Она профессионал, она работала, она делала себе карьеру, премиальные и мостила дорогу к высоким должностям. А я играл в рыцаря.
Я принялся вытаскивать ампулы из карманов и кидать их на землю. Столешко ползал у моих ног и подбирал их, как холоп мелкие монеты, раскиданные пьяным и щедрым барином. Татьяна вытянула в его сторону руку и нетерпеливо пощелкала пальцами.
– Да, да! – спохватился Столешко, встал на колени, похлопал себя по груди и вынул из внутреннего кармана пальто две тонкие книжечки
Татьяна взяла документы, поочередно раскрыла и спрятала под куртку.
– Я вам больше не нужен? – спросил я и, не дожидаясь ответа, пошел по склону вверх, к особняку.
Сейчас я наделаю много ошибок, думал я. Но зато впервые испытаю, что такое полная свобода, когда ничего не боишься и не жалеешь себя.
Я стал выбираться наверх. Обошел на почтительном расстоянии могилу, свернул немного в сторону, к замшелому стволу старого дерева, окруженного, словно колючей проволокой, кустами малины. Царапая руки, раздвинул ветви и нащупал горловину банки с кислотой. Надеюсь, не выдохлась, подумал я.
Особняк Родиона казался слепым из-за ставней, которыми были наглухо закрыты окна. Между стволов деревьев пробивались лучи фонарей, стоящих вдоль главной аллеи. Я сделал всего несколько шагов по направлению к ней, как меня догнала Татьяна и взяла за руку.
– Подожди, надо поговорить!
Я остановился, бережно прижимая банку к груди.
– Зачем тебе это? – спросила она.
– Пельмени поливать буду, – ответил я.
– Я обязана довести это дело до конца, – произнесла Татьяна. В ее голосе уже не было прежнего металла. – Я обязана защищать Родиона. От уголовников, от милиции – от кого угодно. Обязана, понимаешь?
– Понимаю, – охотно признался я. – Не дурак.
– И потому документы должны были попасть в мои руки, а не в твои, – оправдывалась она, заглядывая мне в глаза.
– Значит, это была твоя идея – магнитофонная запись, налобная повязка, сырой подвал? – на ходу спросил я, вытаскивая из кармана желтую повязку и делая вид, что вытираю ею нос. – Ты сговорилась со Столешко и заманила меня в ловушку?
– Да какое это сейчас имеет значение? Мы получили документы! Мы вырвали у этого оборотня жало. У него теперь ни лица, ни документов!
– Танюша, – тихо произнес я, – а у тебя есть настоящее лицо? Ты когда-нибудь отдыхаешь от работы? Когда-нибудь бываешь сама собой, чистой от лжи и игры?
– Все уже кончено, Стас! – взмолилась Татьяна. – Расслабься же ты наконец! Я вызвала милицию. Панин будет здесь с минуты на минуту. И Родион с Ледой вот-вот подъедут.
– И вы начнете ловить Столешко и Филю, как тараканов в темной комнате?
– Это не твое дело! Мы, а не ты, о них позаботимся! Это наша работа! Ты мешаешь профессионалам!
– В вашем профессионализме я успел убедиться, когда дважды едва не загремел за решетку. К тому же у меня свои счеты с Филей.
– Ты не сможешь войти в хозяйский дом! Охранники будут стрелять без предупреждения, и твой красивый порыв закончится очень плачевно… Господи, какой же ты упрямый!
– Ну? – произнес я. – Почему же ты не угрожаешь мне пистолетом? Давай доставай свою игрушку!
– Тупица, – тихо произнесла Татьяна. – Упрямый осел.
– Ты очень точно меня характеризуешь…