Сладкий привкус яда
Шрифт:
– Снимай пальто, – сказал я. – Да не поднимай же ты голову, чучело!
Урод смотрел на меня из-за стружек и не понимал, зачем мне понадобилось его пальто.
– Поторопись, у тебя осталось меньше пяти минут! – напомнил я.
– Да, да…
Он перевернулся на бок и стал расстегивать пуговицы. Потом вынул из нагрудного кармана связанный в узел платок и бережно опустил его на пол. Развязал, разровнял, и я увидел горсть ампул и шприц. «И надо ему было себя калечить?» – подумал я, снимая с себя куртку и кидая ее Столешко.
– Останешься здесь, – сказал я, с брезгливостью надевая на себя тяжелое пальто. –
– Да, да, – бормотал Столешко, отламывая у ампулы кончик и окуная в нее иглу шприца.
– И не вздумай уйти, Фантомас!
– Куда я уйду?.. После инъекции мне три часа лежать надо…
Он задрал к груди рубашку и всадил иглу под правое ребро. Я отвернулся и водрузил на голову шляпу. Она оказалась несколько великовата и съехала на уши.
– Очки дай!
Столешко обмякал. Он разобрал шприц, спрятал иглу в колпачок и осторожно свернул платок.
– Время прошло, дружище! – крикнул с улицы Филя. Я оттянул затворную планку пистолета, надел очки, оперся о косяк рамы и двумя точными выстрелами погасил фары машины.
В наступившей внезапно темноте началась суета. Охранники и Филя, привыкшие к свету, теперь были слепы, как котята. Моля бога, чтобы он не дал мне запутаться в полах пальто, я вылез через окно на внешнюю лестницу и, перемахнув через перила, спрыгнул вниз. Подо мной затрещали кусты, кто-то закричал, один за другим хлопнули несколько выстрелов.
– Вот он!.. За деревом!.. Слева от лестницы! – раздались из темноты голоса.
Я выстрелил еще пару раз – не целясь, заставляя охранников держаться от меня на почтительном расстоянии, и, прикрывая лицо от веток, помчался через заросли к оврагу. Шляпа здорово защищала уши, а пальто – ноги и руки, и я летел по парку снарядом. Кажется, кто-то пытался меня преследовать, но не слишком настойчиво, так как вскоре за моей спиной стихли и крики, и беспорядочная стрельба. Я повалился на прелую листву, от которой уже шло тепло набирающей силы весны, и лежал так до тех пор, пока в груди не успокоилось сердце.
Я, как всякий нормальный человек, испытывал больше страха перед покойником, нежели перед живыми людьми, хотя умнее было бы делать наоборот, и потому не стал приближаться к могиле, обошел ее по широкой дуге и поднялся к особняку.
Послушав тишину, которой был наполнен дом, я постучал в дверь и негромко спросил:
– Эй, мышка! Ты там еще не уснула? – И только сейчас вспомнил, что оставил ключ от этой двери в своей куртке. Мышка не сразу подала признаки жизни, и мне пришлось постучать громче.
– Пошел вон, – донесся до меня из-за двери измученный разочарованиями голос Татьяны.
– Слушаюсь, – ответил я, поднял с земли банку с кислотой и пошел к хозяйскому дому, к которому мне не удалось подойти с первой попытки полчаса назад.
Глава 52
ФИНАЛ
Хозяйский дом напоминал штаб революции в решающую ночь. Во всех окнах горел свет. Со второго этажа доносилась музыка – правда, далеко не революционные марши. У входа скучал охранник. Я опустил голову, чтобы он не смог узнать меня, и хозяйской поступью приблизился к двери.
Однако охранник вовсе не думал отдавать мне почести и даже не встал по стойке «смирно». Видимо, охота на Столешко началась еще днем, и о ней знала вся усадьба. Ничего удивительного!
Словом, мое появление охранник воспринял, как охотник, сидящий в засаде, если бы об его спину вдруг почесался лось. Он сдвинул пятнистую кепку на затылок, негромко охнул, будто я ненароком дал ему под дых, и начал восторженно заводиться:
– А куда это ты идешь?! Куда это ты направился с таким решительным видом?
– Отец просил… – бормотал я, не поднимая головы.
– Что?! Назад, говорю, давай! Руки за голову!
– Отец просил самогонки принести, – произнес я, приподнимая банку. – Местная экзотика…
– Какая еще экзотика? Это ты у нас местная экзотика! Что за гадость?
– Первач, – объяснил я и снял стеклянную крышку с горловины. – Можешь попробовать.
Охранник попался и сам сунул голову в петлю. Едва он склонил свой нос над банкой, я плеснул ему в лицо кислотой. Вопль был ужасный, и, если бы не музыка, доносившаяся сверху, он бы заставил проснуться в холодном поту добрую часть Арапова Поля. Выронив помповое ружье, охранник отпрянул от меня и схватился руками за обожженное лицо. Я поднял с земли ружье и кинул банку под ноги охраннику. Стекло лопнуло, и едкая маслянистая жидкость растеклась по земле. Теперь здесь никогда не будет расти трава, почему-то подумал я и одним ударом сбил охранника с ног. Он упал спиной на кусты, я перевалил его на клумбу, затолкал ему в рот кепку вместе с землей и стянул руки за спиной его же курткой.
На втором этаже толпа прыгала по полу в такт музыке, и потолок над моей головой вибрировал. Стараясь не задерживаться в прихожей, где меня могли заметить сразу несколько человек, я прошел по коридору к кабинету князя. Надежды увидеть его там у меня не было, и меня задело по сердцу не столько пустующее кресло Орлова, сколько непривычный беспорядок в кабинете. Книжные стеллажи, которые от пола до потолка закрывали все стены, бесследно исчезли, книги были стопками сложены у окна. Широкой полосой по всему периметру стен шли зеркала, иллюзорно делающие кабинет необыкновенно просторным и пустым. Письменный стол с чернильным прибором был сдвинут в угол, и на зеленом сукне отпечатались белые следы чьих-то ботинок. Печь, облицованная глазурованной плиткой, была выщерблена, часть ее угла обрушилась, на полу лежали кирпичные крошки – кто-то пытался разнести печь кувалдой, да, видимо, не хватило сил.