Сладкий привкус яда
Шрифт:
И снова захлопнул дверь. Едва я успел сделать шаг в сторону и прижаться к косяку, как в кабинет танком въехал охранник. Я снова почувствовал едкий запах животного, плохо поддающегося дрессировке, и протиснулся между косяком и танком. Выскочив из кабинета, я даже исхитрился захлопнуть за собой дверь, но вставить ключ и запереть ее не успел. Не жалея двери, охранник пошел на меня кратчайшим путем, не замечая препятствий. Дверь он открыл как-то странно, в необычной плоскости – сверху вниз. Она белым прямоугольником припечаталась к полу, подняв известковую пыль.
Прежде чем обратиться в бегство, я врезал кулаком по тяжелой лоснящейся челюсти и с удовлетворением отметил, что животное не умеет уклоняться от ударов и потому вполне досягаемо. Но я удержался от соблазна убедиться в этом еще раз и кинулся прочь.
На просторах торгового зала я сумел продемонстрировать свои лучшие скоростные качества. Правда, я не вписался по габаритам между двумя стеллажами и обрушил столб из пластиковых ведер, что, надеюсь, было последним огорчением для работников «Монумента». Не встретив больше препятствий, я выскочил на улицу – и прямиком к своей машине.
«Шляпы!» – с ласковым укором думал я о своих проигравших противниках, на хорошей скорости петляя по улочкам и поглядывая в зеркало заднего вида. «Хвоста» не было. Я качал головой, возмущаясь вопиющей неопытностью охранного персонала «Монумента». Достаточно было выставить у моей машины двух животных, и я бы никуда не делся.
Я сунул руку в карман, вытащил помятый счет, чтобы еще раз полюбоваться документом, цена которого в моем представлении выросла многократно. Развернув его, я долго не мог понять, почему вместо счета держу чистый лист бумаги.
Остановив машину, я выскочил наружу и вывернул все карманы. Счет исчез бесследно, как и злополучные шестьдесят тысяч.
«Нет, пожалуй, не шляпы», – с опозданием понял я.
Глава 21
БЕРЛИНСКАЯ СТЕНА
Я вернулся в усадьбу затемно, когда через решетки чугунной ограды, сквозь черные кроны обледенелых деревьев можно было увидеть узкие и длинные окна хозяйского дома, из которых струился теплый оранжевый свет, и его блики битыми осколками осыпали мокрые дорожки и аллеи.
Недалеко от главных ворот, на автобусной остановке, стояла Татьяна. Я подъехал к ней, не выключая свет фар, и вышел из машины. Она не узнавала меня, щурилась, прикрывала глаза ладонью. Это был интересный момент. Я чувствовал себя невидимкой и мог узнать, чего Татьяна подсознательно боится, кого опасается встретить поздним вечером на темной и безлюдной улице.
Но она не проявила признаков страха, продолжала невидящими глазами смотреть на меня, словно актер на сцене, залитый светом софитов, а когда я подошел к ней почти вплотную, спросила громко и раздраженно:
– Кто это еще?.. Стас, ты, что ли? Ходишь, как Фантомас.
– Почему так поздно? – спросил я, вынимая из кармана мандарин и протягивая его девушке.
– Сумасшедший день, – ответила она неохотно. – Орлов меня просто пожалел, а там еще остались посетители.
– Тебя
– Не надо, – сразу отказалась Татьяна. – Я не домой, а на почту… А где ты катался? Я хотела с тобой кофе попить. Пришлось с Палычем лясы точить. Он, кстати, просил тебя к нему зайти. У него щенки от неплановой вязки появились.
– И что я должен буду делать? Топить их?
– Знакомым предлагать! Я пообещала, что пару щенков ты обязательно возьмешь.
– Что?! Пару?! Да куда я их дену?
– Не знаю, – пожала плечами Татьяна и виновато спрятала губы в кудрявый воротник. – Я думала, ты любишь собак, и у тебя полно друзей.
– Я еще детей люблю! – огрызнулся я. – Ты в детдоме случайно десяточек для меня не заказала?
Лязгая, фыркая, дребезжа стеклами, из темных переулков выполз автобус.
– Какой десяточек? – уже думая об автобусе, переспросила Татьяна и попыталась обойти меня. – Послушай, когда к Палычу пойдешь, возьми с собой нашего конюха, ладно? Ему тоже щенки были нужны. Обещаешь?.. Ну, пока!
Я преградил девушке дорогу, не считая наш собачий разговор оконченным.
– Да не липни же ты ко мне, как скотч! – процедила Татьяна, оттолкнула меня и побежала к автобусу, разболтанная дверь которого уже гостеприимно сложилась гармошкой.
Я зашел на территорию. Охранники, словно готовясь к разгону митинга, пружинисто ходили вдоль ворот, гнули в руках дубинки и торопливо курили. Они были свидетелями моего разговора с Татьяной и прощального жеста девушки и, похоже, уже успели перемыть мне кости. Чтобы как-то отвлечь их от суетных мыслей, я спросил о посетителях, которые все еще дурели в очереди к князю, потом о выжлятнике Палыче – спрашивал ли он меня и как давно.
– Спрашивал, – подтвердил охранник, прикуривая от окурка новую сигарету. – Сходи, он, должно быть, у себя.
– А куда ж ты Танюху отправил? – спросил второй, шлепая дубинкой по короткому голенищу своего ботинка. – Хозяин ее на территории поселил. В доме управляющего она теперь будет жить, в светелке… А ты никак глаз на нее положил?
– Тебе показалось.
– А на нее что клади, что не клади – все без толку, – начал философствовать третий. – Эта подруга скоро всех нас за пояс заткнет.
– Стаса не заткнет. Да, Стас? – проявил солидарность со мной первый охранник.
– Да, – ответил я рассеянно. – И что, там протоплено, можно жить?
Этот вопрос вызвал взрыв хохота.
– Конечно, можно! – ободряюще ответил один из охранников. – Да ты не робей! Дуй прямо через горбатый мост в светелку и прикинься подушкой.
Я свернул к хозяйскому дому и уже через минуту пожалел об этом. Навстречу мне неторопливо, в расстегнутой дубленке и небрежно повязанном на шее шарфе шел Игорь Петрович. Он с аппетитом курил, поднося сигарету ко рту по широкой щедрой дуге, будто намеревался обнять женщину, долго затягивался и выпускал дым вертикально вверх, при этом высоко закидывая голову. Увидев меня, он загодя остановился, расставив ноги, и совсем по-родственному сказал: