Сладкий привкус яда
Шрифт:
Некоторое время я неподвижно лежал в своем убежище, прислушиваясь к лаю собак, топоту конских копыт и беспорядочной стрельбе. Когда все стихло, я позволил себе высунуть голову и оглядеться.
Ничего подвижного вокруг себя, кроме пара из собственного рта, я не увидел. Лес казался безжизненным. Ни один звук не блуждал среди гладких, как трубы, стволов. Я выпрямился во весь рост, но Филю не увидел. Это показалось мне странным, и я даже взглянул вверх, не исключая того, что кассир мог ретироваться от секача на ветку какого-нибудь дерева. Держа ружье на изготовку, я медленно побрел
Дойдя до гнутой полосы обмелевших старых окопов, оставшихся, должно быть, с времен войны, я увидел Филю лежащим ничком на куче прелых листьев. Подбородок его упирался в мшаный бруствер, правая рука крепко сжимала цевье оружия, словно кассир выслеживал зверя и зверь этот был настолько опасен, что кассир при моем появлении молча взглянул на меня дикими глазами да повалил рядом, цепко схватив меня за руку.
Я уже был готов увидеть лешего, оборотня или йети и, не выпуская из рук ружья, медленно приподнял голову, заглядывая за бруствер на дно оврага. Зрелище оказалось столь обычным, что я еще не меньше минуты полоскал его взглядом, стараясь понять, что же так потрясло Филю.
На дне оврага, по-прежнему верхом, поставив лошадей боками друг к другу, стояли князь и Татьяна. Орлов, держа ружье на изломе, вытаскивал из стволов пустые, обуглившиеся гильзы, кидал их под ноги коню и короткими ударами ладони забивал новые. Татьяна, уверенно сидящая в мужском седле, поправляла на голове хулиганский берет, под которым прятала свои роскошные волосы, и оглядывала поверх головы князя склоны оврага.
Я уже был готов подняться на ноги и приветствовать неудачников, которые, по всей видимости, тоже проворонили секача, как Филя вдруг скомкал куртку на моем плече и поднес палец к губам. Я не мог понять, зачем он следит за хозяином и Татьяной, мне ни к чему и стыдно было заниматься столь неблаговидным делом, но время, когда еще можно было раскрыться и остаться вне подозрения, уже ушло, и теперь приходилось таиться до конца.
– К чему мне ваша похвала, Святослав Николаевич? – со вздохом произнесла Татьяна. – Кому это надо? Только мне одной?
– Каждый человек, камочка, должен уметь и знать многое, – ответил князь. – Что-то не видать наших рохледей…
– А смысл этого? – сказала Татьяна, прижимаясь к гриве коня и поглаживая его шею рукой в кожаной перчатке. – Мне самой разве это надо? Вы же сами говорили – дарить людям радость общения с собой.
– Правильно, – ответил князь, с щелчком замыкая ствол. – С чего, ты думаешь, я тебя до сих пор терплю?
– Вы терпите меня как секретаршу. А ведь я еще молода, я могу быть верной женой, но чувствую себя старой вдовой. Это ужасно, Святослав Николаевич! Это пытка!
– Счастье пытать – лишь деньги терять. Смотри наверх, золотце, как туман небо шлифует – так денечки наводят блеск на твоей молодости.
– Вы все шутите, а мне не до шуток… – глухим голосом произнесла Татьяна и вдруг порывисто взяла белую, в набухших венах руку князя и стала ее целовать. – Ах, Святослав Николаевич, родненький! Если бы я стала вашей женой! Я об вас беспокоилась и заботилась бы, как о собственном ребенке!
– Срамословишь, камочка! – без гнева
– Ну и что! Ну и что! – торопливо заговорила Татьяна. – Сколько богом отпущено, столько любить вас буду…
– Я подумаю! – перебил ее князь, натягивая поводья, чтобы удержать коня на месте. – Обгодим, посмотрим, что ты за птица.
Он пришпорил коня. Гнедой с места пошел галопом, шурша листьями. Некоторое время Татьяна неподвижно смотрела Орлову вслед, затем подняла над головой длинный арапник с шелковым навоем и жестоко стегнула коня по бокам. Конь, встав на дыбы, неистово заржал и понесся по дну оврага, гулко стуча копытами.
Некоторое время мы с Филей продолжали пялиться на скомканное одеяло из прелых листьев, словно ожидали развития действа. Кассир первый поднялся с земли и стал отряхиваться. Я увидел его глаза. Они смотрели внутрь черепа.
– Палка, палка, огурец, вот и вышел человец, – пробормотал он. – Что-то я ничего не понял…
– А что тут понимать? – возразил я. – Девочка цепляется за княжеское состояние любыми доступными способами. Раз не получилось выйти замуж за Родиона, можно попытаться выйти за Святослава Николаевича.
– Но разве… разве старик не видит, что пригрел у себя на груди змею! – с трудом произнес Филя, скрипя зубами. – Мерзавка! Проститутка! Дрянь!
– Мне кажется… – начал было я, но Филя, перехватив мой взгляд, перебил:
– Я знаю, что тебе кажется! Я знаю, что ты думаешь обо мне! Не только наследство, дружище, не только! – Он тряс кулаком перед моим лицом и брызгал слюной. – Я не выношу гадюк вроде Татьяны! Не выношу их змеиной гибкости, понял?
Его скулы обострились. Дыхание становилось все более частым и глубоким, отчего ноздри стали широко раскрываться, как у взмыленного коня. Вскинув ружье, он принялся палить по веткам, которые паутиной нависали над нами. Тучи ворон взмыли в воздух. Небо пришло в движение.
– Ненавижу! – кричал Филя, продолжая палить вверх. – Ненавижу этих тварей!
Глава 24
ГОРОД СОШЕЛ С УМА
Стол, сколоченный из сосновых досок, уже был на две трети заставлен снедью, и места на нем оставалось в аккурат для длинных, будто нанизанных на луковые стрелы шашлыков и щуки, запеченной в тесте в костровых углях. Не успела Татьяна водрузить на свободное место овальное блюдо, как князь шлепком припечатал к столу свежий номер местной газеты «Двинская заря» и сказал:
– Полюбуйтесь! Вольно псу и на владыку брехать. Им в охотку не только чистую бумагу бандать. Позор!
Он отошел от стола, снял папаху и пристроил на ней рябое зимняковое перо. Я стоял к столу ближе всех и взял газету в руки. На первой полосе, как обычно, размещались криминальная хроника и реклама. А вот разворот был посвящен родословной князя и озаглавлен «Генеалогичекое дерево Орлова С.Н.». «Дерево» было путаным, сложным, состоящим из множества квадратиков и полосок.
– Мать Ольга родилась от Елены и Ивана, – вслух расшифровывала схему Татьяна, глядя на газету через мое плечо.