Сладкий роман
Шрифт:
Алан поправил фуражку "Сергея" и зашагал к камере.
Актеры стали в меловой круг, отмечавший начальный "кадр".
– Начали!
Хлопушка, фонограмма. Сзади рванулась массовка, с воплями осаждая поезд; истошным басом заревел паровоз, Сергей и Ася взялись за руки.
– Стоп. Все на место!
– Рявкнул в мегафон Алан.
– Массовка! Мы что здесь - снимаем Версаль? Вы спасаетесь из осажденного города, вас гонит ужас! Толкайте их, сметайте, топчите, а не обходить за метр, как английскую королеву. Ясно? Тогда вперед!
И снова все рванулись к поезду, теперь уже так и норовя затолкать героев под колеса. Они с ужасом
– Не уезжай!
– Взмолилась Дикси в жесткий погон.
– Ведь я сумела... Я сумела полюбить тебя!
Паровоз истошно взвыл, заглушая её голос. С лязгом дернувшись, поползли мимо вагоны. Сергей оторвал от своего кителя руки жены и его торопливые жадные поцелуи покрыли запрокинутое лицо женщины.
– Не уезжай! Это судьба... Ты - моя судьба, Микки!
Сергей пятился, боясь отстать от поезда и не в силах выпустить руки жены. Они двигались вместе, не отрывая друг от друга испуганных глаз... Предпоследний вагон, последний. Сорвав с шеи косынку, Дикси вложила её в ладонь русского офицера. Она чувствовала, что задыхается, тонет и этот синий шелк, этот прощальный взгляд Сергея - последняя ниточка, связывающая её с жизнью... И вот она порвалась - пальцы Дикси выпустили кончик платка. Догнав последний вагон, офицер впрыгнул на ступеньку. Дикси рванулась вслед, пробиваясь среди вопящих людей, а поезд набирал ход, унося любимого. Она не могла больше сделать и шага, сжатая со всех сторон обезумевшей толпой, а над головами, над криками, над ужасом этой смятенной войной жизни, мелькал поднятый Сергеем платочек - крохотный флажок цвета её глаз.
По щекам Дикси катились слезы, она утирала их тыльной стороной ладони, не отрывая взгляда от удаляющейся синей точки и продолжала беззвучно молить:
– Ты нужен мне, Микки...
Софиты погасли и только тут она увидела уставившуюся ей в лицо камеру, а за ней счастливого Ала.
– Потрясающие слезы! Кабирия в финальной сцене. Молодчина!
– Он кинул Дикси смятый носовой платок.
– И знаешь, девочка, я, оказывается, впервые видел, как ты плачешь... Это, скажу тебе, что-то особенное.
– Специальный трюк для старого друга, - вытащив шпильки, она мотнула головой. Взгляд Ала остановился на рассыпавшихся солнечных волосах. Какая-то растерянность, может, явившиеся не кстати воспоминание о жарких днях под южным солнцем, застыла в дерзких голубых глазах. И тут же растаяла:
– И на кой черт я связался с русскими, надо было сразу приглашать тебя.
– Спасибо, Ал. Это достойный финал нашей лавстори.
– Я позвоню сразу, как освобожусь, детка. Посидим в ресторанчике, поделимся планами. И ты мне шепнешь между прочим, что за тип этот Микки?
– Микки?...
– Губы Дикси дрогнули и черные тени метнулись в глубине зрачков - призраки не утихающей боли. Она улыбнулась: - Пустяки! Считай, я сбрендила от Микки Рурка, - чмокнув
ЗАПИСКИ Д. Д.
БЫВАЕТ И ТАК
Я здорово поработала, а день только начинался!
Мою лазурную спальню заливало яркое утреннее солнце. Я задернула шторы и с удовольствием погрузилась в голубой полумрак. Топать босиком по ковру было приятно, а также сбросить на него костюм, белье и открыть краны в заново отреставрированной ванной. Вода шипела, взбивая пену с моим любимым запахом орхидеи. Я уже занесла ногу над бушующим морем, но спохватилась, набрав номер телефона ближайшего магазина цветов: "Будьте добры, букет васильков, 421-15-87. Нет, пожалуйста, только васильков. Поищите. Да, очень большой. Оставьте под дверью и запишите на мое имя, Дикси Девизо".
Я заслужила эти цветы. И, наверно, ещё многое. Сегодня я доказала кое-что человеку, которого когда-то считала единственным мужчиной на свете. Сегодня Алан Герт - "славный ковбой" понял, что Дикси Девизо осталась актрисой. Актрисой и женщиной. Несмотря ни на что!
Чудесное утро... Я с наслаждением погрузилась в горячую, благоухающую ванну, не отгоняя сладкую дрему. Поступать так крайне опрометчиво. Но я отключилась, видимо, не надолго, отметив четкую линию покраснения, проходящую по верхушкам грудей и на предплечьях, возвышавшихся над водой. Это оказалось даже красиво - ритуальная раскраска индусских новобрачных. Я ещё понежилась в ванне, вспоминая проказы с Аланом. Ну и отчаянным малым он был! Обезоружиающе-естественным. Наверно, поэтому на нас не покусились кобры - он был для них своим, как Маугли.
Предстоящее свидание меня радовало. Я старательно растерла тело массажным кремом, сделала витаминную маску, а когда сняла полотенце с влажных волос, благодарно подмигнула своему изображению - кудри так и вились, прямо как у маленького Микки. Черт, опять он! Я категорически запретила своим мыслям вторгаться на территорию господина Артемьева. Завтра же оформлю документы по наследованию во французском отделении Международной коллегии и постараюсь выкорчевать из разгулявшегося воображения ростки интереса к русскому Паганини.
Реанимировав свою красоту до двадцатипяти - ну, максимум, тридцатилетней отметины, я забрала ждавший меня на лестничной клетке букет и завалилась спать под его кустистой сенью. Увы, или, наоборот, - к счастью, - эти васильки были так же не похожи на московские, как Алан на Майкла. Огромные, крепкие, заботливо вскормленные удобрениями в теплице, они властно раскинули полуметровые стебли над моей подушкой. А пахли почему-то резедой! Да ведь этих оранжерейных бедняг, конечно, спрыснули одеколоном... Я уснула, раздумывая о том, по какому принципу подбирают запахи для непахучих тепличных цветов...
Алан заехал за мной в полдесятого. Он постарался привести себя в форму, но было заметно, что, в отличие от меня, ему не удалось не только вздремнуть, но и основательно перекусить. Постарел, но хорош. Даже морщины на смуглой коже в сочетании с выгоревшими бровями и небрежно взлохмаченными ржаными патлами выглядели очень мужественно. А зоркие, какие-то по-птичьи внимательные голубые глаза казались совсем светлыми и очень опасными. Да, Алан был обречен на пожизненную роль ковбоя. Он прямо тащил за собой атмосферу "вестернов" - лихой скачки с перестрелкой, благородных подвигов, а сильное жилистое тело так и просилось в "упаковку" из грубой рыжеватой кожи, широченных поясов и мешковатых клетчатых рубах.