Сладкий роман

Бояджиева Мила

На Алане был вечерний костюм и он даже попытался причесаться. Я протянула руку и взлохматила эти очень жесткие, словно шерсть медведя, так любимые мной когда-то пряди.

– Жутко покрасили в этот раз, но я не стал скандалить. Отрастут. Поморщился он.

– Боже! Мне и в голову не приходило! Была уверена, что ты стопроцентный, выгоревший, обветренный "ковбой".

– В кино ничто не бывает стопроцентным. Даже если у тебя от природы метровые ресницы, обязательно норовят подклеить ещё два сантиметра фальшивых. Отлично, что гримерши не успели обработать тебя сегодня утром.

Я аж захлебнулся от радости, снимая "крупняк". Совершенно документальный кадр! Умница, Дикси, - он задрал подол моего вечернего платья.
– Умница, что носишь чулки. Ненавижу колготки, все равно, что трахаться в резинке.

– Куда едем? Волчий аппетит.
– Я отстранилась, опасаясь нападения.

– Я тоже жутко голоден. И ещё многое другое. Предлагаю сразу нагрянуть в мой отель. Там хорошая кухня, а у меня люкс с видом на Елисейские поля. В ресторан не пойдем. Французские пуритане, ошибочно считающие себя развратниками, не поймут, если я завалю тебя прямо на этот столе. Танцевать же ты не собираешься?
– Алан с сомнением посмотрел на мой туалет.

– Собираюсь осмотреть твои апартаменты. Платье одето специально на этот случай. Чтобы раздевать было интереснее.

Номер Алана действительно оказался шикарным. За стеклянной стеной угловой гостиной светились огни Елисейских полей, так что в комнате стояло праздничное серебристое мерцание.

– Не будем зажигать света, ладно?
– Алан прижался ко мне прямо у порога, обозначив выступом своего тела, что ему не терпится приступить к делу.

– Раздень меня, - еле прошептала я, благодаря судьбу, что после жутких недель одиночества она прислала мне именно этого злодея и насильника. Злодея и дикаря - конечно же, я не сомневалась, что он просто сорвет с меня платье, поэтому и выбрала фасон с легко отстегивающимися бретельками. Разделаться с тоненьким бюстгальтером и нежными трусиками для клешней Алана вообще не представляло труда. Через пару секунд я была свободна от цивилизации, как Ева, помогая раздеться "дикарю". Но не тут-то было, - эти замедленные изводящие игры не для его орудия, грозящего разорвать вечерние брюки. Пуговицы от сорванной сорочки горохом раскатились по паркету и мы рухнули на ковер, отшвырнув к окну журнальный столик. В дверь постучали.

– Ваш ужин, - угодливо сообщил официант.

– Внесите, - сказал Ал, не прекращая "военных действий".

Он уже сидел на мне, стягивая через голову не желавшую развязываться "бабочку". Вышколенный французский официант, мгновенно оценив обстановку, осторожно объехал нас, закатив столик с тарелками в угол.

– Я приду за своей тележкой попозже.

– Можешь не торопится, - бросил Ал и приступил к нападению.

Я вспомнила сразу все наши давние приключения и со звоном в висках рухнула в бездну. Но не успел ещё официант затворить за собой дверь, и мой полет набрать скорость, а "злодей" корчился на моей груди в финальном экстазе.

– Прости, я жутко умотался. Честное слово, этот фильм сделает из меня импотента, - пробормотал он в мою нетронутую ласками грудь.

– Сойдет для начала, успокоила я и мы с удовольствием рванулись к доставленному ужину.

–

А знаешь, это даже к лучшему - ничего не успело остыть. Терпеть не могу холодный жульен. И если в спарже масло застыло - это не спаржа, а аскариды.
– Я вернула на место укатившийся стол и быстро организовала трапезу.

Ал одел черное кимоно и бросил мне банный халат:

– Хорошо, что твои чулочки не пострадали. Пригодятся для "второго дубля".

Мы выпили за встречу, за удачу, за будущее, за прошлое. Я рассказала о наследстве, умолчав о господине Артемьеве. Ал завелся было с рассказом о проблемах "большого кино", но я сорвала дискуссионное выступление будущего светила провокационным выпадом.

– Тогда, в джунглях, ты творил со мной что-то невероятное. Помнишь, мы вздумали использовать лианы как качели, и рухнули в колючки... Я жутко испугалась, что мы сломали твое орудие. А потом заставила тебя извлекать занозы из распухших ягодиц. Да и ты выглядел ужасно! Наверно, все же мы попали в ядовитый кустарник.

– Боль была страшная. Как это мне удалось сохранить свой инструмент не представляю! Прост жутко хотел тебя, Дикси, - и это меня спасло. Как спортсмена на финише - открывается второе дыхание... Мы продолжили, а я выл от боли и от удовольствия...

– А когда меня укусил за спину жуткий рыжий муравей - я стерпела, дав тебе возможность довершить операцию до конца. Мы обосновались на берегу чудесного ручья. Но потом...

– Да, желвак вздулся в целую дыню. Помнишь, врач хотел везти тебя в больницу?!

– А я сбежала к тебе, и нам пришлось измышлять акробатические способы, чтобы не затронуть моего ранения. У меня даже температура тогда повысилась.

Ал поднялся и снял с меня халат.

– Я хочу удостовериться, что с пострадавшими местами все в порядке.

Нагнувшись к моему выпяченному заду, он вдруг впился зубами в ягодицы. От неожиданности я взвизгнула и тут же была сбита с ног и прижата к полу. Ал рычал и пыхтел, кусая мою шею и грудь, но через пару минут бессильно перевалился на спину.

– Не могу...

Я затаилась, ощупывая укус на шее и не зная, как реагировать на такие шутки.

– Одевайся, детка. Алан Герт - ковбой и бабник, - стал импотентом.

Минут через пять мы по-братски сидели на диване: я - с холодным компрессом на синяке, Ал - с бокалом виски и исповедью.

– Сегодня, когда ты плакала там, на платформе, я думал, что все вернулось на свои места, ты исцелила меня, сделав опять мужчиной, как я тогда сделал тебя женщиной. Все вернулось, клянусь, Дикси, - все! У меня трещали по швам брюки весь съемочный день...

А сейчас я думаю, что мой организм, мой чертов организм просто среагировал на твои слезы! Он стоит от чужих мучений!.. Нет, Дикси, я не увлекаюсь плетками и наручниками. Я вообще как-то забыл о сексе. Женился и стал "интеллектуалом". Знаешь, это отшибает... Когда слишком много думаешь и редко заглядываешь под юбку жене... Романчики у меня пошли плохонькие девицы изображали восторг, метя попасть в мой фильм. А что я мог? Да практически - ничего. Как сегодня или чуть лучше, если не так устал. Мне ведь только сорок четыре.