Сладостная горечь

Робинс Дениз

– Он художник… музыкант? Она прикусила губу.

– Ни то, ни другое. По правде говоря, он не принадлежит миру искусства. Нет… Я собираюсь выйти замуж за человека, пусть это и покажется тебе безумием, который… совершенная противоположность нашему Джефри.

– Безумие бывает изумительным, – заметил Вайсманн. – Я оставляю за собой право судить, пока не встречусь с твоим женихом. Если это твой выбор, он, наверняка, понравится и мне.

– Что ты делаешь в воскресенье? Где ты остановился? – спросила она.

– В своем обычном месте. Ты знаешь этот отель. Беру на себя смелость

предложить вам отдохнуть где-нибудь на природе в воскресенье. Я ревнив, но ничего не поделаешь – придется смириться с обществом твоего удивительного молодого человека.

– Это просто замечательно! – воскликнула Венеция. – Я знаю, Майк тоже будет в восторге. У него есть машина. В полдень мы заедем за тобой.

– Но ни минутой раньше, и я надеюсь, что не попаду в руки автохулигана.

Они рассмеялись.

Венеция положила трубку на рычаг, выпрыгнула из кровати и позвала Маргарет, шотландку, жившую с ней последние два года и исполнявшую обязанности прислуги. Это была вдова средних лет, приехавшая из южной Шотландии и, как Венеция сказала своим друзьям, единственный человек, умеющий сохранять в доме спокойствие, когда все идет кувырком. Венеция считала, что ей повезло с Маргарет, но самое главное – женщина обожала Мейбл.

– Как насчет чая и гренок? – певуче спросила она.

Вскоре в комнату с подносом в руках вошла Маргарет. К этому времени Венеция привела себя в порядок и, отдернув шторы, стояла у окна и глядела на голубое небо. Зеленые лавровые деревья в полосатых кадках, высаженные в саду, светились золотистым цветом. Было тепло. Она глубоко вздохнула и прижала пальцы к вискам.

– О, какой чудесный день!

– Да, – согласилась Маргарет, ставя поднос у кровати. Венеция обернулась и принялась перевязывать лентой свои длинные светлые волосы, делавшие ее необыкновенно молодой, хотя безжалостное утреннее солнце высвечивало морщинки, которые не в силах скрыть ни одна женщина ее возраста.

На лице Маргарет Венеция заметила выражение осуждения. Таким оно было, когда Венеция сообщила ей, что собирается выйти замуж за мистера Прайса. Это сообщение она выслушала с каменным лицом, не проявив никаких эмоций. Сдержанность и спокойствие были у нес в крови, но Венеция знала, что за этим скрывается чуткое и отзывчивое сердце.

– Ты не собираешься поздравить меня, Маргарет? – спросила Венеция.

Маргарет, глядя на свой фартук, который, по-видимому, имел для нее большее значение, чем Венеция, ответила:

– Ах да… мои поздравления, мадам. Больше ни слова Венеция не могла вытянуть из нее; она так и не узнала, что та думает по этому поводу. Венеция пришла к выводу, что Маргарет из тех, кто косо смотрит на ее замужество.

– Надо понимать, что после вашего замужества я вам больше не буду нужна, и мне придется возвращаться в деревню? – неожиданно спросила Маргарет.

– С чего ты взял:)? – спросила ее Венеция, сидя на кровати. – Ну, разумеется, ты мне нужна… больше, чем прежде. Разве я управлюсь в загородном доме без тебя? Было бы неплохо иметь гам побольше слуг, но знай: мы с Мейбл тебя никуда не отпустим.

Она подняла голову, улыбнулась и заметила, как задрожали губы Маргарет. Тем не менее, Маргарет ничего не сказала,

что думает о предстоящей свадьбе:

– Я в самом деле не хочу менять ничего. И потом мне очень нравится жить за городом.

После того, как она вышла. Венеция выпила чай и съела тонкий ломтик хлеба. Жаль, подумала она, что Маргарет так отнеслась к одному из самых важных событий в ее жизни.

После завтрака она собралась позвонить Майку и сообщить ему о предстоящей встрече с Германом, как вдруг он опередил ее:

– Доброе утро, доброе утро, моя божественная Венеция.

Она засмеялась, растянулась на кровати и, закрыв глаза, с наслаждением вслушивалась в его голос.

– Я влюбилась, – наконец, со вздохом произнесла она. – Разве это не ужасно?

– Можно узнать о предмете ваших воздыханий?

– Нет… ты должен сам угадать.

– Годфрей Челло, – сказал он, имея в виду человека, к которому оба питали антипатию. Он был толст, жаден и женоподобен.

– Нет! – ответила Венеция, с трудом сдерживаясь, чтобы не захихикать, как школьница.

– Тогда это должно быть тот маленький официант, который чуть было не облил тебя куриным супом с овощами в ту ночь в Сохо.

– Нет.

– Чан Кайши?

– Милый! Он женат на одной из самых красивых и блестящих женщин в мире.

– Но он мог посетить Лондон, увидеть тебя и избавиться от мадам Чан…

– Милый, перестань молоть чепуху.

– Значит, это я. Если это не так, то я устрою грандиозный скандал. Соберу армию и ворвусь в твой дом. Венеция, любовь моя, разве это не я?

– Сам знаешь, – тихо проговорила она, ощущая прилив всепоглощающей нежности и безумной любви к Майку. Как много прошло лет, подумала она, с тех пор, когда она была так счастлива, так свободна и так возбуждена. Будущее приоткрывает перед ней столько замечательных перспектив. Ей хотелось любить и быть любимой. Только сейчас она отчетливо осознала, как была одинока последнее время.

Она сообщила ему о завтраке с Германом Вайсманном. Эту новость он воспринял в характерном для себя стиле.

– Все, что угодно, если ты хочешь. А кто такой Вайсманн? Похоже, немец.

Она с изумлением открыла для себя, что Майк ничего не слышал о такой знаменитости.

– Майк! Герман Вайсманн – пианист., один из величайших в мире и…

– О, да, да, конечно, – вставил он. – Теперь я припоминаю… я не совсем тебя понял… не буду утверждать, что слышал его игру… сама знаешь, мои познания в музыке несколько ограничении. Но если он твой друг… он и мне друг…

– Он мой самый большой друг. Он австриец, не немец, и мы не говорим о Германии, так как он потерял там жену и сына.

– Как это ужасно, – голосом, полным сочувствия, произнес Майк.

После этого он перестал говорить о Германе и завел разговор о том, когда они встретятся и он поведет Венецию на поиски обручального кольца.

– Единственное, что беспокоит меня, – добавил он, – то, что я не могу купить тебе кольцо, которое ты заслуживаешь.

– Тебе прекрасно известно, что мне не это важно, – ответила она. – Я никогда не любила драгоценности, и потом у меня все есть. Если хочешь, дорогой, ты можешь отвести меня к Уолворту. Мне все равно.