Сладострастие бытия

Дрюон Морис

– Нет, – произнес Викариа, отрицательно покачав головой. – Когда у тебя будет выходной?

– В четверг.

– Вот в четверг и приходи.

Поскольку Кармела несколько минут разговаривала с самим Викариа, на нее стали поглядывать посетители ресторана. Все принялись строить догадки о причинах и теме разговора, стараясь докопаться до истины. Сидевший в глубине зала Тулио Альбертини, положив, как всегда, свою бесстрастную ладонь на ладошку Карин Хольман, шепнул:

– У Витторио в фильме есть, видно, роль горничной, кажется, он распределяет

роли по объявлениям в разделе «Предлагаю услуги».

Киноактриса из пятьдесят пятого номера, поболтавшись четверть часа между столиками и так и не найдя никого, кто пожелал бы пригласить ее выпить, только что закончила в одиночестве свой обед и, проходя мимо столика, бросила:

– Чао, Витторио… Чао, Марио…

Потом, повернувшись к Кармеле, ядовито и высокомерно произнесла:

– Слушай-ка, Кармела, ты принесла из чистки мои блузки?

– О, это невозможно, синьора, – тихо ответила Кармела. – Вы ведь отдали их мне только сегодня утром.

Викариа прищурил глаза, наклонил свою красивую, посеребренную сединой голову и очень спокойно сказал киноактрисе по-французски:

– Если у меня будет роль потаскухи, я непременно приглашу вас. Вам даже не надо будет разучивать роль.

Кинозвезда улыбнулась, стараясь сделать вид, что принимает его слова за лестную шутку, и ушла.

– Значит, мы с тобой прощаемся до четверга, – сказал Викариа Кармеле. – Синьор Гарани объяснит тебе, как до нас добраться. Но пока никому ничего про это не говори.

– Спасибо, спасибо, господин Викариа, – повторила девушка.

И убежала, застыдившись собственной радости.

– Но почему ты не сказал ей прийти завтра? – спросил Гарани, когда девушка ушла. – Мы ведь должны торопиться!

– Мы всегда торопимся сделать недоброе дело, – ответил Викариа. – Если ты попросишь отпустить завтра это дитя, об этом узнают все в отеле и вся прислуга только об этом и будет говорить… А если проба окажется неудачной? Мало того что она сама разочаруется, так еще и весь персонал будет над ней потешаться. Мы не имеем права поступать так жестоко… Да и потом, у меня такое впечатление, что эта девочка влюблена в тебя и что ты об этом ни разу не подумал.

– Ты полагаешь? – удивленно спросил Гарани.

Кармела бегом пересекла небольшую площадь и, не останавливаясь, взлетела к себе на шестой этаж. Ей хотелось танцевать. По телу ее проходили волны радости, она едва сдерживалась, чтобы не запрыгать и не расхохотаться… На паркете коридора лежали пятна солнечных лучей, а через щели над дверьми пробивались узенькие полоски света. В руках она по-прежнему держала тарелки. Конечно, она никому ничего не скажет. Ни толстухе Валентине, ни киноактрисе – никому… кроме графини.

Она забыла постучаться.

– Вот ваш обед, синьора!

– Ах! Вы пришли очень вовремя, госпожа Шульц! – воскликнула Санциани. – У меня к вам столько вопросов. Присаживайтесь!

И она указала на стул, стоявший по другую сторону стола.

Кармела села. Голова ее

была занята своими мыслями. Она думала: «Как мне следует причесаться в четверг? Я попрошу ее помочь мне сделать такую же прическу, как тогда, когда она подарила мне сари. О, это слишком прекрасно! Не может быть, чтобы они взяли меня сниматься».

Санциани отодвинула тарелки в сторону.

– Так, карты у нас есть. Тогда я снимаю, – сказала она. – Левой рукой или правой? Не имеет значения?.. Вот так. И я вытаскиваю двадцать одно очко, не так ли?

«Вот как, это уже совсем другая игра», – подумала Кармела.

Санциани закончила раскладывать перед собой невидимые карты и посмотрела на стол неподвижным и беспокойным взглядом.

– Мое недавнее семейное горе? – произнесла она, словно отвечая на заданный ей вопрос. – Да. В конце зимы умер мой отец… Всякий раз мой ребенок вмешивается в мои карты… Нет, не приблизительно… Я потеряла его ровно три с половиной года назад. Заведу ли я еще ребенка? Вы не думаете?.. Конечно же нет. Тем хуже. Я бы так любила…

Она смолкла и на некоторое время погрузилась в молчание и грусть, как бы уйдя в себя.

– Женщина никогда не рожает ребенка от того мужчины, которого она любит, – прошептала она.

– Ваш обед остынет, синьора, – мягко напомнила Кармела.

Санциани, казалось, не слышала ее слов. Посмотрев девушке в глаза, она сказала:

– Мне особенно хотелось бы порасспросить вас, госпожа Шульц, о том, кого вы называете бубновым королем. Три карты сверху, вот так… Надежды нет никакой: муж никогда не даст мне развода. Даже если я уеду за границу. Так что с бубновым королем?.. Еще три карты… Он бросит меня? Вы уверены? Из-за женщины? Нет? Это ужасно! Подумать только, ведь я всем пожертвовала ради него…

Кармеле никак не удавалось сосредоточиться. Она думала только о своей предстоящей пробе. Что же это такое – проба? Что она должна будет делать? «Может быть, купить новое платье и сходить к парикмахеру? Спрошу у синьора Гарани… Но до четверга они, несомненно, передумают и возьмут девушку красивее меня».

Занятая разговором с таинственными голосами, Санциани продолжала:

– В этот год в моей жизни произойдут большие перемены? Окруженный водой дом? Нет, не понимаю. Я там буду жить… Семь карт… Очень богатый мужчина, с которым я еще не знакома? И я буду счастлива… как никогда до этого не была? Тогда мне не стоит терять надежду.

Ей был предсказан венецианский период ее жизни, а она этого даже не поняла.

Теперь Санциани ухватилась за мысль об этом очень богатом мужчине, с которым ей суждено было встретиться. Откуда он? Чем занимается? Финансист? Боже, как это скучно! Но такой могущественный, что с ним вынуждены считаться многие правительства? Бельгиец, немец, датчанин… Госпожа Шульц точно сказать не могла. Во всяком случае центр его дел находится в одной из северных стран.

– Значит, это там у меня будет этот большой дом, окруженный водой?