Сласти и страсти, или Забавы новобрачных
Шрифт:
– Да, все подходящие, когда ты пускаешь их в ход, склоняя ее к сексу с тобой всего через шесть недель после рождения Билли. Я вот уверен, что она поняла «одним только кончиком» буквально, а ты убеждал ее: «Если у тебя влагалище болит после того, как Билли прогрыз в нем ход наружу, меня вполне и сзади устроит», – добавляет Картер.
– Все равно в толк не возьму, что тут плохого. Я старался быть ласковым и улучшить ее самочувствие.
Меня отчаянье одолело: никакого секса все время беременности, а потом пришлось еще шесть недель ждать, когда ее растрюханные интимности обратно сочленятся. Наверное, рассказывать ей о всех моих ночных кошмарах, навеянных видом Билли, головкой пробивавшегося на белый свет, было с моей стороны совсем не здорово. Но она ж меня прям к стенке
С Вероникой Дженни кесарево делали, и я не видел ничего, что творилось ниже ее шеи. Помнились слезы радости, когда нам вручили Веронику и сестра помогла мне надеть на нее первые ползунки с надписью: «Следи за языком, твою мать, в комнате это чертово дитя». Я метался туда-сюда между Дженни и нашей малышкой и знал: счастливее не был никогда.
Кесарево с Вероникой было вызвано ухудшением сердцебиения у малышки, а вовсе не какими-то осложнениями, грозившими жизни Дженни. С Билли же врач дал ей «добро» на естественные роды. Вот Дженни и решила, что ей хочется испытать настоящие роды. И это было ужасно. Прекрасно и удивительно должно бы было наблюдать, как любимая мною женщина дарует жизнь нашему сыну, но – не было. Были вопли, плач и ругательства – и это только с моей стороны. Вам даже незачем знать, как завопила Дженни, увидев, что я подобрался вплотную к родильному креслу и сунулся всей мордой прямо к месту боевых действий. И, оказавшись там, уже не мог пошевелиться. Похож был на оленя, застывшего в лучах фар. Или мужика, застигнутого кровавой казнью влагалища его жены. Там такое месиво предстало, что я только и ждал: обернусь и увижу ее акушерку с ножом мясника в руке. Меж ног Дженни отовсюду столько всего текло, что я не понимал, что происходит, едрена-вошь, как одно влагалище способно исторгнуть столько дряни и оставаться живым. Ее влагалище сгинуть должно бы, утонув во всем этом.
Возможно, то, что через несколько недель после рождения Билли я рассказал Дженни об этом в три часа ночи, и стало одной из причин наших с ней неладов. Говорить с нею опять прямо сейчас о событиях столь памятных и грандиозных – мысль не из лучших.
– Какие еще варианты предлагаешь? – спрашиваю Джима, когда конвейер приходит в движение и я достаю гидравлическую дрель из гнезда на полке у себя над головой.
– Ну, ты всегда можешь попросить своего отца последить за ней. Может, она скрывает что-то от тебя, – небрежно бросает Джим и отправляется на встречу.
Отец мой частный сыщик, специализирующийся на супругах-обманщиках и фальшивых бюллетенях. Поскольку я совершенно уверен, что в одном из этого Дженни никак не повинна, то другое остается считать четкой возможностью.
Святые угодники, неужто и впрямь дело в этом? Почему мне прежде такое даже в голову не пришло?
Мне враз поплохело оттого, что моя нежная, любящая Дженни могла бы сделать типа так и сяк, что все это время она лгала мне.
Почему она мне не сказала? Почему, боже, ПОЧЕМУ?
Причина, почему моя жена не желает больше секса со мной, в том, что она придумала себе какую-то порчу, о какой мне никогда не говорила, и теперь пытается раздаивать своего босса, Клэр, на бабки, чтоб якобы платить за лечение.
3. Уписываться славой
– Погоди, Дрю приладил детскую люльку к потолку? Что-то тут не так, – говорит Клэр, подписывая накладные, которые я ей распечатала.
Когда
Так продолжалось три года, и теперь я директор по маркетингу «Соблазна и сладостей», компании, которая разрослась, как на дрожжах. Несколько лет назад Клэр с Лиз решили превратить свой венчурный бизнес во франшизу. И теперь по всему югу расположен десяток магазинов «Соблазн и сладости».
Или по всему западу? Никак не могу запомнить. Не сильна я в геологии… или генеалогии… или что там еще на «г» начинается и на «ия» кончается?
По счастью, поскольку у Клэр с Картером двое детей, у Лиз с Джимом трое и у нас с Дрю двое, все мы решительно настроены на семейный лад. Ребятишки все где-нибудь на неделе свозятся в магазин, а я могу, если надо, на дому работать, при этом сама себе составляя распорядок дня.
– Да! Ничего круче не видывала. Такие лямки, очень похожие на пристяжные ремни, свисали с потолка, и я могла сесть прямо туда с Билли на руках. Там еще какие-то чудные типа петель сделаны из ремней, куда, думается, следовало бы ноги совать, но я толком не поняла, зачем они, и ими не пользовалась. Еще в ней, признаться, спинки не было, так что я просто к стене прислонялась, когда не качалась. Видели б вы, как быстро я Билли убаюкала! Потрясная штука! – рассказывала я, забрав подписанные накладные и сканируя их на компьютер.
– Доброе утро, простиглянки! – приветствует нас Лиз, впархивая из двери, соединяющей ее секс-шоп с «Соблазном и сластями», и усаживается на стоящий в конторе диванчик. – Получилось распечатать заказ на следующую неделю? Мне нужно убедиться, что мне хватит клубничного геля от рвотных позывов. Богом клянусь, по-моему, миссис Молнар пьет эту дрянь как воду. Или так, или ей просто требуются ведра замораживающего геля, чтоб засунуть себе в глотку один громадный шар Боба Большеяйцего.
Нас всех дрожь пробирает при мысли о м-ре Молнаре и его члене. Он приходил в магазин к Лиз несколько недель назад сообщить нам, что перенес операцию на открытом сердце, и закончил свой рассказ тем, что показал нам не только тянувшийся до середины груди шрам, но и результат воздействия анестезии на его мужские причиндалы. Одно из его яичек распухло вчетверо против обычного размера. Оно смахивало на грейпфрут, охвативший зубочистку, с боку которого печально торчало одинокое, на сливу похожее яичко.
– Прошу, давайте не будем болтать про Боба Большеяйцего в такую рань, а? У меня вчера была славная ночь, и я хочу уписываться ее славой, – говорю им.
– Упиваться. Говорят УПИВАТЬСЯ славой, – поправляет меня Лиз.
– А-а, неважно. Ты понимаешь, что я хотела сказать.
Надо мной всегда подтрунивают, потому как я слова путаю. На самом-то деле я не дурочка. В уме я знаю, что хочу сказать, но на пути к губам оно обычно запутывается.
– Так что произошло вчера вечером после того, как ты унесла свою прозябающую задницу, оставив нас в баре? – вопрошает Лиз. – Погоди!! Святые угодники! Мне доподлинно известно, что произошло, шлюшка ты эдакая! Дрю наконец-то одарил тебя, так?
Я растерянно глянула на Лиз и спросила:
– Откуда ты знаешь, какой подарок сделал мне Дрю?
– От верблюда! Он у меня его купил, – говорит Лиз, встает с дивана, подхватывает лист бумаги из принтера и рассматривает его.
– Погоди, это твоя была? Ты ею со всеми тремя девчонками пользовалась? Не помню, чтоб ты об этом говорила, – спрашиваю я, выключая компьютер.
– Ты это, твою мать, о чем? Какие еще девчонки?
– Э-э, ваши дочери. О каких еще девчонках я могла бы говорить?