Слава для Бога
Шрифт:
— Ты прав. — Улыбнулась Славуня. — Я тоже постараюсь не дать деру. — Она осторожно подошла, и присела рядом.— Расскажи мне, что ты хочешь?
— Прощения. — Отвернулся лихо. — Твоего прощения, за все содеянное. Почему-то кажется, что в прощении спасение.
— А ты, готов простить? — Она коснулась его плеча, и оно вздрогнуло от неожиданности.
— Кого? — Не понял вопроса лихо.
— Людей, причинивших тебе боль? — Слава погладила чудище, и оно мелко задрожало, так как никогда еще в жизни не испытывало ласки. — Я знаю, что тебе пришлось пережить, знаю, и даже понимаю, почему ты и бабка стали такими. Но злоба
— Это сложно. — Лихо не поворачивал головы.
— Конечно. — Согласилась Слава. — Очень сложно, так же, как и мне простить тебя, но я смогла. Я увидела причины, по которым ты поступил так. Все поняла и простила.
— Ты простила? — Лихо резко развернулся и в его единственном, нечеловеческом глазу блеснула слеза.
— Да. — Улыбнулась Слава. — Если захочешь, то сможешь и ты. Просто прости, забудь и иди смело дальше. Прошлое, каким бы оно жутким не было, останется позади, а впереди новая жизнь. Делай людям добро, помогай, и они быстро забудут то, чего было плохого, и будут тебя благодарить, оставляя вместе с благодарностью вкусные дары.
— В прощении спасение? — В глазах чудища вспыхнула надежда.
— Конечно. — Еще раз улыбнулась Слава. — Прости и поверь в себя. — Люди, они не плохие, и зачастую творят зло из-за страха. Пойми это, и тогда будешь знать, как жить дальше.
— Спасибо. — Лихо встал, и поклонился в ноги сидящей девушке. — В груди и вправду стало легче, он вновь сел на пень. — Что ты хочешь взамен, за науку?
— Верни мне память. — Вздохнула Слава. — Огневица сказала, что она у тебя.
— У меня? — Удивился лихо. — Но у меня ничего нет! — Он задумался. — А что именно ты хочешь вспомнить?
— Как меня нянчил отец, как я встретила первый раз Богумира, он был такой забавный, в своей легкой одежке зимой. Такой несчастный, потерянный. — Она вдруг осеклась и вскочила. — Погоди! Я помню все это! Все помню! Спасибо тебе, доброе лихо. — Она обхватила сидящее рядом чудище за плечи, прижало к себе и поцеловало в лоб. — Как я счастлива.
— Оказывается, добро творить тоже приятно. — Смутился лихо. — Мне понравилось, и страх прошел. Я больше не боюсь людей. Будем дальше жить, красавица.
— Будем. — Кивнула Слава и рассмеялась.
Глава 21 В дорогу
Кромка. Наверно никто не сможет сказать: «Что же это за место», — ни боги, ни духи, а уж тем более люди. Ее вроде и нет, а в то же время вот она, перед глазами, пугает своей несуществующей красотой, до дрожи наполняя душу страхом, и восхищением одновременно. Кромка как вселенная без звезд, пропасть без дна, где понимаешь, что падать уже некуда, а ты все летишь и летишь куда-то, потеряв счет времени, и нет этому конца, вокруг бесконечность небытия. Ни умереть, не воскреснуть. Позади прожитая, недавно оконченная жизнь откуда безвозвратно ушел, а тело сгорело в огне похоронного костра, а впереди то, куда тебя не пустили, где вечная благодать, пристанище всех, кто жил достойно, и если и грешил, то не настолько, чтобы не заслужить покоя.
Но нет ей там места, и даже кромки ее посчитали недостойной.
Кикимора наконец открыла глаза. Нет, она не спала. Кто не имеет тела, тот не умеет спать. Она все это время думала,
Боги! Они слишком несправедливы, давая одному счастье, а другому невыносимую боль. Она исправляла эту несправедливость, и ошиблась только один раз, не распознав в смертной избранницу бога, а все внучек со своей похотью. Но как его корить за это? Он не виноват, что люди сделали из него своей жестокостью уродливого монстра. Мальчик вырос, но так и не повзрослел, навсегда оставшись ребенком, эгоистично желающим новую игрушку.
Лишь бы только кара Перуна минула его. Очень хочется в такое верить, но увы, бог грома слишком был разгневан, чтобы снизойти до милости к оступившимся.
Кикимора провела взглядом по открывающейся перед ней, подергивающейся голубой дымкой, картине недоступной кромки. Небо в пылающих облаках, без солнца, залитое кровавым заревом поднимающегося из реки смерти мертвого пламени. Смородина неслась вперед, омывая покатые берега серого песка, с клочками антрацитовой травы, волнами расплавленного камня. Неслась куда-то туда, в несуществующую бесконечность, отделяя мир живых, от мира мертвых, и есть только единственная возможность переправится на другой берег, Калинов мост. Но он недоступен падшему духу, которого подвесили в неопределенности мироздания. Которому больше нигде нет места.
Кикимора обернулась. Сзади зеленое свечение прошлого, место страданий и боли, а также место сладостной мести. Там остался ее внук. Что с ним теперь? Как наказал его взбешенный бог грома? Вернуться и узнать, а уж тем более помочь невозможно. Он единственный, кого она любит, ради кого готова отдать жизнь.
Кикимора закрыла глаза и опустила обреченно голову на грудь. Смотреть больно и противно, да и что можно увидеть существу, размазанному по лезвию несуществующей бритвы, разделяющую тонкой пеленой пустоты сразу несколько миров. Она погрузилась в воспоминания, греющие и одновременно терзающие падшую душу.
Взгляд. Жесткий, презрительный взгляд пронзил то место, где когда-то билось сердце. Она его почувствовала и вздрогнула. Глаза сами собой, непроизвольно открылись, и кикимора подняла голову. Черная богиня смерти, стояла перед ней и пристально смотрела, но не как на духа или человека, а как на мерзкую тварь.
— Что тебе от меня надо? — Прохрипела кикимора.
— Как тебя зовут? — Не ответила Морена, и сама задала вопрос, скривив губы в призрении. Было видно, что ей говорить с пленницей не хочется, но обстоятельства заставляют это делать.
— Ты имеешь в виду человеческое имя? — Усмехнулась кикимора. — Зачем оно тебе. Для людей я мертва, и меня давно забыли, да и некому помнить, все ушли в твой мир.
— Я знаю. — Морена еле сдерживала гнев. — Их смерть не твоя вина, и ты страдала при жизни, но это не оправдывает того, что ты творила в облике нежити. Еще раз тебя спрашиваю: «Как тебя зовут?».
— Я никому не говорила свое имя, но какая теперь разница, зачем скрывать то, что никому не надо. Верной меня когда-то знали люди — травницей, лекаркой, почти волхвой, вдовой ратника Сокола, сложившего голову за князя. Знали и шли за помощью, а отплатили за добро смертью.