Слава на двоих

Дедюхин Борис Васильевич

Анилин, как прошлогодний победитель, нессамый большой вес — шестьдесят два килограмма, почти на полпуда больше второго фаворита скачки Сальво(это,наверное, несколько десятков ключей, причем вместе с замками!).

Николай распределил плоские свинцовые грузила — часть в потник, часть в седло, остальные себе в карманы. Сделал круг, проверяя надежность подпруги и пригляды­ваясь к главному сопернику — гастролеру из Англии: Сальво прохаживался рядом, шлепая по лужам и нетер­пеливо взбрасывая голову. Скакун от ноздрей до пят, легкий и гибкий в движениях, он выделялся своим поряд­ком: крепкий, блестящий, горячий! Впрочем, и другие лошади были сухи и готовы.

Дул

сильный ветер, дождь сек в лицо, и лошади норо­вили встать к стартовой сетке задом, выстраивались дол­го и неохотно. А одна кобылка до того рассердилась, что остановилась в сторонке и набычила голову, этой своей позой объявляя: бейте — не бейте, что хотите делайте, не побегу. И вправду не побежала, осталась на старте.

Вчера Николай выиграл «концом», но сегодня надо идти «на класс» — на мокрой дорожке и с очень большим грузом Анилин не сможет сделать броска на финише, на­до брать на силу — так решил Насибов. Он правильно решил, но допустил одну ошибку, которая чуть не стала роковой.

Анилин сразу же бесцеремонно занял бровку и повел скачку. Лидировал уверенно. Ни одна из девяти лошадей даже не пыталась обойти.

Обычно все волнения случаются на финишной прямой, но Николай решил на этот раз лишить зрителей удовольствия: резко прибавив скорость, он далеко ушел от всех, чтобы даже и видимости соперничества не было.

Каких-то тридцать—сорок метров оставалось до столба, казалось — уж и пешком можно пересечь черту вперед всех. Поверив в победу, Насибов сложился — так говорят спортсмены про пассивное поведение жокея на финише. Он стал оглядываться по сторонам, засмеялся даже, увидев, как в коротко и ровно остриженных ку­стах на внутренней бровке заскакали испуганно, словно зайцы, фото- и кино корреспонденты. А раз ослаблен по­сыл, значит, борьба окончена: Анилин начал останавли­ваться. В пересказе все это выглядит длинно и может по­казаться, что на это много времени ушло, но нет — тут всего несколько секунд было упущено, но их хватило ан­глийскому жокею Мерсеру на то, чтобы изменить поло­жение на дорожке.

Не зря эта лошадь выделялась порядком: Сальво сделал невероятнейший бросок. Насибов спохватился, когда уж почувствовал на затылке его дыхание.

Вожделенную черту пересекли вместе, и диктор долго не объявлял имя победителя: опять все должен решить фотофиниш.

— И чего ты головой вертел? — огорченно спрашивал Кулик.

— А для чего же тогда шея человеку? — отшучивался Насибов, но было ему очень невесело. Вытирал Анилина махровым полотенцем, сочувствие у него искал: — Вот какую рюху дали мы с тобой, Алик... Надо же — никогда такого не случалось!

На этот раз фотография была в нашу пользу — белый нос Анилина высунулся вперед на несколько сантиметров, а объявили так:

— Анилин выиграл «голову».

Через три дня западногерманская газета «Спортивный мир» под огромным — через всю полосу — заголовком «Превосходство Анилина поставлено на карту», хоть и попыталась как-то принизить значение победы, вынужде­на была признать:

«Русская чистокровная порода благодаря исключи­тельной лошади Анилину держит нас много лет в рамках так же, как и наших соседей на юге и на западе. Это, ко­нечно, огорчительно для нас, но Анилин, который второй раз получил Большой приз Европы, сейчас в таком поряд­ке, что в этой самой Европе у него нет соперников. Тому, кто не был здесь, трудно по фотографии судить о факти­ческом превосходстве Анилина».

О кёльнской победе рассказали всему миру газеты, радио, телевидение, кино. Анилин был назван лучшей лошадью 1966 года.

ГЛАВА XI,

о

том, как Анилин гастролировал в США

На самой подробной карте мудрено отыскать ту точ­ку которой обозначен конезавод «Восход», однако знают про него в обоих полушариях земли. И гости приезжают из самых дальних стран.

Когда пришла телеграмма о том, что прилетает господин Каскарелло из Соединенных Штатов Америки все подумали, что коннозаводчик желает купить интересующий его молодняк. Но совладелец Лорельского ипподрома приехал с другой целью: он привез Анилину персональное приглашение участвовать в розыгрыше Вашингтонского Интернационального приза. Насибов спросил:

— В Соединенных Штатах ежегодно стартуют почти сорок тысяч скаковых лошадей, а в Советском Союзе их всего несколько сот, так зачем вам наши гастролеры?

— Свинья может быть очень большой, но она все рав­но не слон, — иносказательно ответил гость, а когда Ни­колай возразил и сказал, что в США очень много лоша­дей экстра-класса, Каскарелло согласился с этим, но напомнил: — А что в прошлом году говорил мой тесть Джон Шапиро, вы не забыли?

Нет, Николай не забыл: после выступления трехлетнего Анилина в скачке на Вашингтонский приз президент Лорельского клуба, выступая по радио, дал исключитель­но высокую оценку советскому скакуну. Он особо подчеркнул, что Анилин вышел на дорожку с травмой и тем не менее уступил лишь двум лучшим лошадям — хозяевам соревнований и оставил в побитом поле всех гастро­леров — крэков Ирландии, Франции, Венесуэлы, Италии и Японии.

— Уступить хозяевам — это вовсе уж и не так зазор­но, это даже и неизбежно, необходимо, потому что у них путь на ипподром куда короче, чем у европейцев, — уве­щевал Каскарелло, полагая, что Николай огорчился при воспоминании прошлогодней скачки в США.

— Да, конечно, перелет через океан много сил отни­мает...

— Но это еще что! — Каскарелло приехал с твердым намерением заполучить на соревновании Анилина и, боясь отказа, торопился выкладывать свои козыри: — Раньше лошади доставлялись морским путем — иные, выгрузившись на берег, еле на ногах держались. Мы, как вам известно, оплачиваем приглашенным лошадям путь на самолете в оба конца. Причем не оговариваем сроки акклиматизации. Прилетайте заблаговременно, не так, как в прошлом году.

Да, в прошлом году все было нескладно. Собственно, так же было и в Париже на призе Триумфальной арки. Приехали самыми последними, а условия ипподрома совсем непохожи на европейские, начиная уж со времени: Анилин принимал старт, когда в Москве было двенадцать часов ночи. Непривычен климат, удивительны денники в конюшнях — восьмиугольные, которые, может, и удобнее, но неуютны без наметки-то... Да и вообще,чужое и неизвестное поле всегда по рукам и ногам вяжет и стесняет в движениях, кто играл в футбол, знает: на своем стадионе тебе любая выбоина в травяном покрове знакома, а в другом городе даже и ворота иными кажутся.

Объявили, например, какой вес должен нести Анилин. Но измеряли не в килограммах, а в фунтах. Пустяк? Ко­нечно. Николай сто сорок пять фунтов умножил в уме на четыреста и разделил потом на тысячу, получилось пять­десят восемь килограммов — пустяк, но если такие пустяки на каждом шагу? Притом есть пустяки и не такие уж безобидные.

Вот, например, сено. Его давали, конечно, сколько хо­чешь, но ведь сено сену рознь. Одно дело — луговое из сладеньких травинок тимофеевки, лисохвоста, полевицы; про это конюхи говорят, что от него лошади "не емши сы­ты". Этого не скажет никто про сено из лесных покосов, а про то, которое собрано с заболоченных лугов, и говорить неохота: из-за хвощей да осоки и невкусно оно, и пита­тельности в нем мало, и в желудке лежит как свинец, пло­хо переваривается.