Слава не меркнет
Шрифт:
Но теперь не было Серова. Смушкевич никак не мог привыкнуть к этому. Серов был не только другом, но
и близким помощником.
Не стало и Чкалова, тоже не раз бывавшего в этой квартире. А вскоре зачастил артист Белокуров.
Выспрашивал все, что они помнили о Валерии, роль которого он собирался играть в кино.
Как-то, придя домой, Смушкевич прямо-таки остолбенел. За столом сидел живой Чкалов. Его свитер, куртка, а главное, голос и манеры. На какое-то мгновение даже забылось,
Похож, но не Чкалов. И его не вернешь...
Приходил обаятельный Иван Иосифович Проскуров. Умница. Кристальной честности человек. Бывали
известные летчики — Кравченко, Душкин, Птухин, [116] Гусев и многие другие. Люди тянулись к нему.
Знали, что прийти в дом к Смушкевичу можно запросто и что всегда тебя встретят как самого желанного
гостя.
Особенно в эти два последних предвоенных года Смушкевич сблизился с Кольцовым. Михаил
Ефимович, с которым они подружились еще в Испании, теперь жил рядом. Приходя, он всегда приносил
с собой что-нибудь интересное.
— Прочти обязательно, — говорил он, протягивая Смушкевичу новую книгу.
— И так не успеваю. Ту, что принес в прошлый раз, не кончил еще. Прямо одолевают меня книги. Не
знаешь, что делать? — разыгрывая испуг, вопрошал Яков Владимирович.
— Не знаю. Но по-моему, выход один, — так же испуганно понизив голос, отвечал Кольцов. — Читать!..
— И смеялся, довольный собственной шуткой.
Кольцов, который всегда успевал все повидать раньше всех, держал их в курсе театральных новостей.
— На это не стоит терять времени, — говорил он о каком-нибудь спектакле, — а вот это... — И он
начинал рассказывать, да так, что, не выдержав, Смушкевич перебивал его:
— Не надо. Когда идет? Послезавтра. Бася! Послезавтра едем в театр...
Кольцов, сняв очки и будто протирая их, хитро улыбался.
Чаще, чем в других, Смушкевич бывал в Большом театре, на балетных спектаклях.
Балет он действительно любил. По нескольку раз мог смотреть один и тот же спектакль. И в этом не было
ничего удивительного. В те годы на сцене [117] Большого царили Марина Семенова и Ольга
Лепешинская.
Вообще, каждый день был насыщен до предела. Он находился в самом расцвете своих сил. Только
сейчас, озаренный светом мудрости, которую приносят человеку прожитые годы, в полную силу
раскрывался его талант организатора, военачальника, полководца, его особый редкий талант общения с
людьми.
Но многому еще предстояло раскрыться. Ведь он еще только перешагнул границу молодости. В апреле
1940 года ему исполнилось тридцать восемь.
Двадцать лет назад он покинул свое местечко Ракишки, в Литве. Спрятанное за долгими годами разлуки,
никогда не вернешься, раз покинув его. Летом 1940 года Литва стала советской. И неудержимо потянуло
туда, на родину.
Из Паневежиса, где приземлился самолет, ехали на машине. До Ракишек оставалось еще километров
семьдесят. Дорогу показывал Смушкевич, и по тому, как он узнавал родные места, Бася Соломоновна
поняла, что он никогда не расставался с ними. Они всегда были в нем, как всегда был с ним образ матери, оставшейся там. И чем ближе местечко, тем большее волнение охватывало его.
— Не надо ехать по главной улице, — попросил он. — По боковой подъедем...
Вот и дом. Как постарел он за эти годы! Ушли в землю деревянные стены и окна, словно подслеповатые
старики, глядевшие на пыльную улицу.
Совсем низкое крылечко, и на нем...
— Какая ты легкая, мама! [118]
— У тебя сильные руки, Яша. — Она не знает, что сказать, эта маленькая, хрупкая старушка. — Кто
может поверить в такое? Вернулся! Но разве можно так уходить из дому! Никому ничего не сказал. Я бы
тебе испекла и приготовила что-нибудь... А то в такую дорогу и с одной буханкой хлеба... — Мать
укоризненно качает головой и смахивает слезы, а они все бегут и бегут.
А в комнате потемнело от прильнувших к окнам лиц. Кажется, все местечко здесь. Людей становится все
больше.
— Приехал сын Смушкевича. Говорят, большой человек. Шутка сказать, две Золотые Звезды имеет, —
разноголосо шумела толпа.
Большой человек. Его сын — большой человек. Старый Смушкевич долго не мог прийти в себя.
Вглядывается в лицо сына. Трогает рукой его плечи. Он это, его сын. Его улыбка.
И руки его, крепкие, сильные... Он знал, что они у него такие, иначе никогда не доверил бы ему коней...
— Помнишь, возили тогда муку к купцу одному?.. Я тебе первый раз вожжи дал?
— Помню, папа, помню... Все помню.
— Как же жил все эти годы? Расскажи нам с матерью. Ведь что такое письма? Разве в них много
расскажешь!
Но как рассказать целую жизнь? Жизнь, что началась, когда он ушел отсюда туда, где остались его новые
друзья, которые научили его понимать, что многое в жизни зависит от него, от рабочего человека.
И он ушел обратно в Вологду. Было это спустя два года после возвращения семьи в родные места, опустошенные, перекопанные войной.
Войной была перекопана и его жизнь. [119]
Выглядел он старше своих лет, и богатый купец Красилышков взял его в грузчики. Силу он унаследовал