Слава Перуну!
Шрифт:
Едва Рогволод открыл рот начать разговор, вождь пришлых опередил его:
– Что ты делаешь с войском на чужой земле, полочанин?
– На чужой? – улыбнулся ещё шире прежнего Рогволод. – Русин, я хотя бы кривич! А вот ты со своими людьми что делаешь здесь?
– Кривич или нет – Смоленск за полвека как сам пошёл под русскую руку.
– То когда было, – покачал меховым колпаком Рогволод. – Ныне русины кланяются бабе, променявшей Богов на распятого Мертвеца, позабыли и походы, и полюдья. Зачем Смоленску такие покровители?
Русин выгнул дугами золотистые брови.
–
– Ну, таких причин и за моей спиною немало.
– Для чего ты звал меня на переговоры? – спросил вдруг вождь русинов. – Перед дракою браниться и без труб можно.
Рогволод наклонил голову:
– Да хотел глянуть на того, кто привёл сюда столько народу.
– Поглядел?
– Поглядел, – рассмеялся кривич. – Стар ты. Вот какое слово у меня к тебе, русин, – без улыбки продолжил он. – Может, ты меня одолеешь. А может, и нет. Но то, что ты, самое малое, две трети своей дружины положишь – как пить дать. Лучше сойдёмся ты да я – если я одолею, отпустишь нас с добычей.
– А если я тебя? – спросил ровным голосом русин, разглядывая войско из Полотеска.
Рогволод двинул плечами под плащом из серебристых шкур:
– Будем драться.
– Драться можно и так.
Рогволод прикусил губу, стянув под зуб один угол улыбки.
– Мы оставим добычу.
На это вождь русинов даже отвечать не стал. Будто задумался, поглядывая на смоленские стены, над которыми, растревоженные людской суматохой, с криками носились загнездовавшие под крышами вороны и галки.
– Добро. Чего тебе надо?
– Твоё войско сдастся.
В первый раз с начала разговора с лица потомка Белополя пропала улыбка.
– Ты не слишком многого хочешь, русин?
– Как раз вровень, кривич.
Рогволод было ощерился, оскорбить надменного чужака – но смолчал. Он потомок Белого Волка, а не тявкающий над костью щенок.
И не купец на торгу, чтобы торговаться…
Вместо этого бросил:
– Добро! – и, закончив на этом разговор, пошёл к Шэраню.
Дальше будут говорить палицы, копья и клинки.
Надо сказать, когда князь-кривич, усевшись верхом на Шэраня и застегнув невысокий варяжский шлем, поглядел на соперника, в грудь будто насыпали снега. Не этого, нежного и чистого, а весеннего – грязного и липкого. Пусть русин и не был так уж выше самого Рогволода – верхом на своем рослом скакуне он всё равно выглядел огромным. Именно сейчас, как на грех, вздумавшее проклюнуться из туч солнце – будто Хорс-Даждьбог любопытствовал поединком – светило русину в спину, а Рогволоду в глаза – оттого супостат казался ещё больше и грознее, этакой мрачной скалой, по краям которой играли на железе яркие блики.
Русин, тем временем, проехал вперёд, ещё не вынув оружия, и повернулся к кривичскому войску левым, укрытым щитом, боком. Так и встал, приглашая противника встать напротив. Ага, не хочет, значит, пользоваться преимуществом… благородный. Рогволод – а что ещё тут сделаешь – и впрямь подаётся влево, проезжает несколько шагов.
Рогволод поднимает над головою палицу. Древнюю, с навершием из вытертого
– Рогуалод! Рогуалод!! Пярун рагаты! – ревут кривичи.
– Перрррркууун! Рагивалд рикс! Рагивалд! – поддерживают конники на крыльях полотеского войска.
Вразнобой грохочут древки о деревянные щиты.
Шум поднялся страшный – крики испуганных птиц без следа пропадают в рёве человеческой стаи.
Вождь русинов поднимает свою булаву. В то же самое время один из всадников, спешившийся и вышедший чуть вперёд ряда щитов, когда главный выехал на зов Рогволода – отсюда не видно, что между бармицей и краем шлема глядит только один глаз, – вынимает из ножен меч, держа его странным хватом – острием к снегу. Отводит его чуть вперёд. Щитоносцы переднего ряда выпрастывают из-под красных щитов секиры и так же ухваченные мечи. Копья стоявших за ними тоже шевелятся.
Спешившийся русин ударяет голоменью меча по красной щеке щита. И в то же самое мгновение весь русский строй ударяет о щиты своим оружием плашмя. Разом.
Жуткий громовой лязг, как нож мешковину, пропарывает рёв полотеского полчища.
И снова спешившийся бьет о щит – и тысячеголосым железным эхом отзывается строй.
А на третий раз всё русское войско одним голосом выдыхает в холод первого дня зимы:
– Рррррусь!
И снова, ладьей взлетая на гребень волны железного лязга:
– Рррусь!!
Два всадника несутся один на другого. Рука кривича описывает широкую дугу – и палица вырывается из его руки, уходя к трём позолоченным остриям на шлеме русина [24] . Кривич не успевает заметить на мгновение мелькнувшего на лице русина легкого удивления – красный щит дёргается вверх, откидывая палицу прочь, – и Рогволод тут же едва успевает нырнуть за свой, в который врезается булава русина. Хорошо так врезается – слышно, как хрустнуло дерево.
24
Небольшая ремарка – в это сложновато поверить, но палицы именно что использовались на севере Восточной Европы зачастую как метательное оружие. Так было в битве новгородцев с суздальцами на Липнице, так поступали литвины в боях с рыцарями Ордена. Очень вероятно, что именно так надо понимать и былинные описания богатырских поединков, в которых палицами «ударяются» раньше, чем копьями…
Булава ударила почти в упор – всадники, разминувшись, поворачивают коней.
Снова сходятся, несутся, выставив копья. В последний миг перед столкновением до кривича доходит, что противник как-то по-странному держит своё копьё – не так, как он, отведя руку назад на всю длину для удара, ладонью вверх, а притиснув копьё к боку согнутой в локте рукою.
Достать копьём до щита с Соколом и Яргой у Рогволода не выходит.
От столкновения избела-серый конь русина встаёт на дыбы, его владелец запрокидывается в странно высоком седле назад – кажется, вот-вот вылетит…