Славянская спарта
Шрифт:
— Молодцы вы, черногорцы! храбре васъ нтъ народа… — похвалилъ я его.
— А безъ вашего царя все-таки ничего бы не могли сдлать! — отвтилъ мн, можетъ быть, и комплиментомъ за комплиментъ, старый рубака. — Все у насъ отъ вашего царя, и ружья, и пушки… Вотъ теперь сколько крпостей и городовъ стало въ Черногоріи — и Спужъ, и Жаблякъ, и Подгорица, и Никшичъ, и Ульцинъ, и Антивари… Хоть мы и кровью своею взяли вс эти крпости, да намъ бы ихъ не отдали, если бы не русскій царь. Жалко только, что всего народа изъ этихъ городовъ не повыгнали, а то черногорцамъ жить уже негд стало… Изъ своей земли въ чужія земли приходится уходить… Пускай бы вс турки
— Этого нельзя. Европа не допуститъ, — замтилъ я.
— Нельзя, а все-таки будетъ же когда-нибудь! — съ увренностью настаивалъ черногорецъ. — Вдь давно ли вс христіане подъ турками были, а теперь вотъ греки свободны, сербы свободны, румыны свободны, болгары свободны, — «сви слободны!» Потомъ будетъ такъ, что и турка совсмъ вонъ выгонятъ…
–
До Виръ-Базара отсюда рукою подать; онъ лежитъ какъ разъ противъ, на правомъ берегу; за нимъ начинается самая цвтущая и роскошная область Черногоріи, обильная виноградомъ и южными фруктами, примыкающая теперь черезъ округъ Антивари въ водамъ Адріатики — Церничская нахія. Виръ-Базаръ — по-русски «Старый Рынокъ» — одна изъ главныхъ береговыхъ опоръ Черногоріи на Скутарійскомъ озер; тамъ и крпость, и разные военные склады, и старинное мсто торговаго обмна между албанскими и черногорскими прибрежными жителями. Городъ Скутари нельзя было разглядть за туманами дали, хотя увряютъ, будто въ очень ясные дни можно видть его минареты. Этотъ Скадръ, древняя резиденція сербскихъ князей, — еще боле древняя колонія римлянъ, — теперь обратился въ характернйшій центръ ислама, въ безусловно турецкій городъ. Народъ черногорскій, также какъ и сербы королевства, удивительно твердо знаетъ свою исторію и свой патріотическій эпосъ.
— Все Скадрско блато было прежде сербское. Въ Скадр-град Вукашинъ-царь жилъ, отецъ Марка-Кралевича… — сообщилъ мн нашъ старый гребецъ, обходившій вмст съ нами крпостныя стны.
И онъ, и вс черногорцы пришли въ искренній восторгъ, когда оказалось, что мн были извстны не только Вукашинъ и Марко-Кралевичъ, но даже отрывки старыхъ псенъ ихъ о воевод Момчил, о град Пирлитор, о гор Дормитор…
p ты кралицей-госпожой!
— писалъ, по словамъ старой псни, краль Вукашинъ Видосав, жен воеводы Момчила.
«Будешь шелкъ прясть на золотомъ веретен, Шелкъ будешь прясть, сидть на шелку, А носить будешь атласы и бархаты, Все расшитое чистымъ золотомъ. А каковъ ли Скадеръ на Боан! Посмотришь вверхъ выше града — Все поросло смоквой и маслиной, Полны гроздьевъ виноградники, Поглядишь ли внизъ подъ градомъ, Поросла тамъ блая пшеница. А вокругъ-то все зеленый лугъ, Сквозь него течетъ Бояна зеленая, Въ ней плещутся рыбы всякія.— Бога ми! Бога ми! — въ радостномъ изумленіи переглядывались они другъ съ другомъ, слушая мое посильное коверканье ихъ поэтическихъ легендъ, которыя я передаю здсь въ русскомъ перевод.
Дйствительно, Скутарійское озеро полно для серба историческихъ воспоминаній всякаго рода. До самаго конца XIV вжа, начиная
Черногорскій сержантъ не забылъ показать намъ и свою крпостную артиллерію; все это большею частью мдныя и чугунныя пушки совсмъ старыхъ образцовъ; на нкоторыхъ замтны еще Наполеоновскіе орлы; это трофеи черногорцевъ, кровью добытые у разбитыхъ французовъ, когда т завладли Каттаро и Рагузою. Лежатъ тутъ и т дв мдныя русскія пушки, съ помощью которыхъ князь Николай овладлъ Лессендрою. Они тутъ законные владыки взятой ими крпости по тому же праву, какъ и старый черногорецъ, показывавшій ихъ намъ. Остальныя орудія — все добыча турецкихъ войнъ.
Войну съ французами въ Поморь черногорцы, къ удивленію моему, еще помнятъ отлично, по разсказамъ отцовъ и ддовъ; помнятъ й то, что они бились тогда рядомъ съ русскими, честно и храбро помогавшими имъ.
— Все тогда наше было, вся Бока и Дубровникъ! — со вздохомъ говорилъ старый гребецъ. — Нашъ владыка, святопочившій Петръ, уже и жить перехалъ въ Которъ. Да политика проклятая все назадъ у насъ отняла, что мы себ ружьями да ханджарами добыли.
Онъ произносилъ слово «политика» съ какою-то особенною ненавистью и презрньемъ, какъ что-то діаметрально противоположное всякой правд, добытой ханджаромъ…
Бесда наша особенно оживилась, когда Божо досталъ изъ нашихъ походныхъ куржинъ дв бутылки добраго церничскаго вина съ кускомъ сыру, хлбомъ и яйцами, и мы разслись на трав подъ тнью исторической кулы владыки Радо, куда пригласили съ собою и нашихъ черногорскихъ хозяевъ. Долго они отказывались отъ вина, — можетъ быть, этикета ради, — но я ихъ убдилъ, наконецъ, что войникамъ нисколько не предосудительно выпить чарочку винограднаго зелья, и съ легкой руки сержанта каждый юнакъ опрокинулъ по очереди за наше здоровье по стаканчику краснаго.
И черногорскіе войники, и черногорскіе гребцы оказались изрядно свдущими въ политическихъ длахъ своей родины.
Русскаго деревенскаго мужика въ этомъ отношеніи и сравнивать нельзя съ сербомъ, черногорцемъ или грекомъ. Онъ обыкновенно знаетъ о политик столько же, сколько и лошадь, на которой онъ пашетъ. Собесдники же мои черногорцы увренно судили и рядили и о «бугарахъ» (болгарахъ), такъ отблагодарившихъ русскихъ братьевъ за пролитую ими кровь, и о сербахъ королевства, у которыхъ все идетъ дурно потому, что они только политикуютъ да газеты читаютъ, и о ненавистныхъ всмъ швабахъ, преслдующихъ православную вру въ Герцеговин и Босніи.
Вс собесдники наши единодушно жаловались на тсноту своей маленькой гористой родины и разсказывали, сколько ихъ ежегодно уходитъ отсюда въ разные далекіе города и страны, чтобы найти какой-нибудь заработокъ.
«Нашихъ черногорцевъ теперь везд найдешь, — увряли они, — и въ Румыніи, и въ Стамбул, и въ Александріи, и въ Вн, и въ Берлин, и въ Америк, а ужъ въ Венеціи, въ Италіи — и говорить нечего! Въ Сербіи много нашихъ поселилось навсегда. И въ Россіи у васъ есть кое-кто изъ нашихъ. Вотъ Джуричи, напр., получили отъ русскаго царя около Бердянска по 10–15 десятинъ земли на душу, живутъ себ ничего, хвалятъ землю вашу».