Славянский меч(Роман)
Шрифт:
— Мы спасены, слава Перуну! — произнес Исток, отстегивая пряжку шлема и опуская его на траву.
— Лишь орлы могли бы догнать нас, или дельфины приплыть за нами по морским волнам; но ромеи не орлы и не дельфины, поэтому мы проведем ночь здесь и спокойно передохнем.
Старый воин со шрамом на лице сбросил тяжелую броню и вытянулся на зеленой траве.
Молодые воины вытащили муку и занялись ужином. Эпафродит предусмотрительно снабдил их всем необходимым. К седлам были приторочены большие кожаные сумки с мясом, баклажки наполнены превосходным вином.
Волоча
— Переваливаешься, что твоя утка, отец! — улыбнулся старику Исток.
Радован выпустил ремень, доспех покатился за куст.
— Вот награда за то, что я спас тебя! Неблагодарный!
— Ну, не сердись, Радован! Поблагодари богов за такую скачку. Тебе такой конь и во сне не снился!
— Спасибо за сумасшедшую гонку! Теперь вот переваливаюсь с ноги на ногу, словно пьяный. А в горле моем сушь и пыль, как на степной дороге, по которой мы мчались.
— Не сердись! Сам ведь знаешь, волк в поле — собакам нет покоя!
— Разумеется! Язык-то у тебя без костей.
— Приляг вот здесь, отдохни, а подобреешь, спой нам!
— Спой, спой! Теперь, когда я освободил тебя от цепей, ты ишь какой шутник стал! Конечно, чужими руками легко змей ловить! Нет в тебе мудрости, чтоб понять, отчего петух не поет, когда ему клевать нечего!
Радован сердито пощипывал бороду, очищая ее от пыли и грязи.
— Дайте, ребята, Радовану поесть!
Воин открыл сумку и протянул старику кусок холодного мяса.
— Баклажку! — потребовал старик.
Ему протянули баклагу, он схватил ее дрожащими от усталости руками, поперхнулся, зачмокал.
— Сплюнуть даже не могу, такая сушь в горле! И потечет драгоценная жидкость Эпафродита по грязной пыльной дороге. Вот беда-то.
Он осушил залпом чуть ли не половину баклажки.
— Эх знал бы Эпафродит, как я люблю его!
Приложился снова и отшвырнул пустую баклажку в траву.
— Исток! — начал он весело. — Не будь меня на белом свете, что б с тобой сталось, козленок?
— За это тебе вовеки будет благодарно племя славинов.
— Спасибо в карман не положишь! И все-таки коли у тебя найдется столько же благодарности в сердце, сколько ее на языке скопилось, я буду рад. И верю, что при первом же случае ты пощекочешь этого барана Тунюша, если, конечно, прежде я сам не отправлю его к Моране. Еще бы немного — и в тот раз…
Беглецы окружили Радована и Истока и, разинув рты, слушали.
— Рассказывай, отец. Здорово это у тебя выходит. Значит, ты Тунюша чуть…
— Да, я, представьте себе!
— Расскажи! — настаивал Исток.
— Это случилось совсем недавно, когда я нес родным твои поклоны из Константинополя.
— Ты ничего еще не сказал мне о Любинице, об отце. Нехорошо это!
— Нехорошо? Пусть пастух сам о своих овцах заботится! Разве ты хоть раз о ком-нибудь из них спросил? Об отце, о сестре? Ни разу! Видно, всю любовь, до последней капли, забрала у тебя эта прекрасная дама, эта ласковая лисичка. Неужто ей
— Радован, не глумись над Ириной! Замолчи!
Исток задрожал от волнения. В глазах его сверкали искры. Но Радован даже головы не повернул. Он потянулся к другой баклажке и, цедя вино, спокойно продолжал:
— Когда я рассказал Сваруну, что ты жив и пребываешь в роскоши и почете, твой опечаленный отец ожил, словно хлебнул вот этого вина. Потому что, когда я пришел к нему, он лежал в траве, свернувшись в клубок, и рыдал от горючей боли.
— Он болен? — быстро спросил Исток.
— Нет, не болен; опечален он, насмерть опечален раздорами между братьями. Возле стояли на коленях Велегост и Боян и утешали его. Они как раз возвратились с грустной вестью о том, что анты, вернее, их старейшины Волк и Виленец, не хотят мира.
Нахмурившись, воины с суровыми лицами слушали Радована.
— Волк и Виленец! Слепцы!
— Они обмануты, их натравил Тунюш!
— Откуда ты знаешь?
— Рассказал мне один старик ант, он не захотел проливать братскую кровь и бродит по лесу в одиночестве, словно хворый волк. Сварун добавил, что Тунюш был у него и подстрекал его к войне против Волка и Виленца, а Любиница поведала о том, как сватался к ней Тунюш, коровий хвост!
— Сватался к Любинице? Гунн Тунюш? Ты лжешь, Радован!
— Охотно солгал бы, Исток! На столе еще черепки валялись от чаши, что Тунюш в злобе разбил, когда я подходил. Любиница тряслась от страха, так он напугал ее, пес, кабан вонючий…
— Пусть только попадется мне! Не уйдет живым!
— А вот я его встретил, да он, увы, ушел от меня…
— А может, наоборот, Радован от него ушел, — пробормотал старый воин, но Радован, разумеется, не расслышал его слов.
— Я встретил его, когда он мчался из града, потому что Любиница сунула ему под нос головешку с очага вместо поцелуя. В долине я увидел его плащ и скорей в засаду. Погоди, думал я, отольются тебе слезы Радована. Он мчался галопом, хмурый, голова его, понурая и нечесаная, лежала на шее коня. Я дал обет богам и приготовился к прыжку. Тунюш был совсем близко, хоть хватай за плащ. Я — раз за пояс, о дьявол, нет ножа. Потерял. Только потому он и спасся от верной смерти, коровий хвост!
— Пей, Радован! Хорошо рассказываешь!
— Еще лучше бы я сделал, окажись у меня нож под рукой. А так хоть лютней его по голове бей. Да одна струна ее больше стоит, чем его тыква. Но ничего, мы еще встретимся и тогда…
Старик погрозил кулаком и снова потянулся к баклажке.
Воины захохотали. Радован стеганул их бешеным взглядом и повалился в высокую траву.
— Смейтесь, ничтожные люди! Вы еще меня не знаете!
Он потянул пустую торбу и положил ее себе под голову.