Славянский меч(Роман)
Шрифт:
Громогласный боевой клич вывел его из задумчивости. Передовой отряд вышел из лесу на поляну. Впереди, на опушке большого леса, они увидели костры антов. Войско славинов остановилось. Безумный вопль пронесся из конца в конец, от воина к воину, и взмыл к небу подобно вихрю. Он долетел и до антов; они отозвались еще более могучим криком, подобным реву разозленных зверей в пустыне. Самые горячие из славинов бросились по равнине к антам, осыпая их лагерь стрелами. Навстречу им также спешили воины, размахивая над головой копьями и топорами, подобно молниям, сверкавшим на солнце. Однако основные силы славинов оставались в лесу. Главные отряды
Старейшины славинов собрались на совет. Боян и Велегост пригласили Истока. Он, хотя и не был старейшиной, был отличным воином, и поэтому мог сидеть рядом с мудрыми на воинском совете. Велегост начал первым:
— Благородные мужи, племени славинского славные корни! Плуги лежат покинутыми посреди полей, овцы бродят без пастырей, печальны по вечерам ваши жены, ибо им некому подать ужин. Повсюду свирепствует война. Война? С кем? Разве не пал Хильбудий? Исток, неужели ты так плохо целился? Или твоя тетива слаба, словно нить лука трехлетнего ребенка, от стрелы которого не упадет воробей с крыши? Или пробудился надменный Управда и снова насылает на нас хильбудиев? Мужи, почему вы молчите? Почему мне отвечают лишь гневные морщины на ваших лицах? Война, печальная война, но не с Византией, а с братьями!
— О Морана, Морана! — бормотали старейшины и качали головами.
— Вон там дымятся костры, возле них торчат копья, чтоб нанести раны братьям антам и оросить родную землю родной кровью. Позор! К кому склонится Перун? Наш бог — их бог. Мы приносим жертвы общим богам. К кому склонится Перун? Боги должны разгневаться и оплакать такое племя…
— Перун с нами! Анты первыми начали!
— Позор!
— Ударим по ним! Накажем!
Собрание шумело, старейшины трясли окрашенными в рыжеватый цвет волосами и лохматыми бородами, в раскрытых ртах сверкали белые зубы. Боя и крови жаждали старейшины.
Велегост умоляюще поднял руку:
— Мир, честные мужи! Я сказал, говорите вы!
— Знаете ли вы, мужи, нашего старейшину Сваруна? — начал Боян. — Кто может упрекнуть, что он сказал кому-нибудь худое слово?
— Никто! Слава Сваруну!
— А разве не покатились из высохших старческих глаз слезы, когда он узнал о войне? Разве не он послал нас с Велегостом к Волку и Виленцу, чтоб принести в жертву богам дары примирения? Мы пошли. Унизил нас старейшина Виленец, так что стыдно мне стало. Собственный язык укусил я до крови, чтобы не вскипеть и не плюнуть на Волка. Он ослеплен. Мы возвратились назад, и Сварун проливал еще более горькие слезы.
— Смерть Волку! Кожу с него живьем содрать!
— Он больше не брат нам и заслужил, чтобы к нему пришла Морана!
— Он обманут! — воскликнул Исток.
— Мужи, вы слышали голос Сварунича. Вспомните, что не так давно он, будучи юношей, ценным советом и стрелою победил Хильбудия, ибо с ним были боги.
— Боги с Истоком! — понеслось из уст в уста.
— Боги были с ним и в Константинополе! Он ушел туда, выкрал у врага воинское искусство, выкрал у него мудрость и вернулся к нам. Он был в темнице. Его заковали в цепи. Боги вдохновили христианина, и он спас Истока. Мужи, не для того ли боги спасли его и послали к нам, чтобы он спас честь своего племени и наказал упрямцев?
— Для того, для того! Слава Святовиту! Жертву Перуну!
— Пусть говорит Исток!
— Пусть говорит, пусть говорит!
Старейшины и вожди смотрели на могучего воина, который в сверкающих доспехах византийского
Возгласы радости и восхищения разнеслись над лагерем, потом наступила напряженная тишина.
Исток снял золотой шлем, тряхнул прядями волнистых волос и положил ладонь на рукоять меча.
— Благородные старейшины, почитаемые вожди!
Звонкий голос, голос начальника, и непривычное обращение изумили собравшихся. Они широко раскрыли глаза, и рты их открылись.
— Пусть говорит он, повелели вы! И я говорю. Я не старейшина и не вождь, я воин, не напрасно побывавший в Константинополе. Я вернулся оттуда не с пустыми руками и не с пустой головой. И все я жертвую своему племени на очаг отцов, на жертвенник богов, для того только, чтобы солнце свободы сияло повсюду, куда ступает нога наша. Но подумайте: не лишил ли Святовит ваши головы мудрости; подумайте: разве засияет солнце свободы, если схватит за глотку брат брата, а враг будет бить нас поодиночке? Разве родится у нас свобода, если ты сожнешь свое зерно, сосед станет тягаться с тобой из-за одного колоска, а враг, смеясь, увезет с поля весь урожай? Разве это свобода, если ты подставляешь ухо подстрекателю, а потом омываешь острие своего копья в собственной крови? Разве это свобода, когда ты точишь топор и приставляешь его к шее соседа, вместо того чтобы рубить им доспехи византийцев? Разве это свобода, когда наши стада бродят без пастырей, волки режут их, а мы страдаем? Мудрые мужи, у которых в сердце любовь к своему племени, ответьте, разве это свобода?
— Позор! Гибель племени! Рабство!
Гремели взволнованные крики воинов, подобно шумящим валам в бушующем море, разносились повсюду их вопли.
Исток обнажил тяжелый меч. Лезвие его засверкало на солнце.
— Мужи! Видите этот меч? Враг носил его на себе, в нашей крови он купался, я добыл этот меч в Черне. Неужели теперь рука славина понесет его против анта? Или мне осквернить его собственной кровью, как осквернял его тщеславный ромей? Нет, мужи, никогда!
Среди старейшин воцарилось молчание. Кое-кто даже недовольно заворчал. Гнев на антов уже пустил корни. Славины жаждали битвы.
— Вы молчите? Недовольны? А разве анты не братья нам?
— Нет, не братья, раз они подняли копья на нас!
— А вы знаете, почему они взялись за копья?
— Волк и Виленец их науськивают. Люди встревожены. Они обидели нас.
— А кто натравил Волка, кто науськивает Виленца? Снова молчите! Я отвечу: их подстрекает Византия, та самая Византия, которая дрожит теперь перед славинами, ибо нет у нее солдат, чтобы сразиться с нами; та самая гнилая Византия, которой по сердцу наша междоусобица. Славинов на антов натравливает раб Византии — подлый Тунюш, я слышал это собственными ушами!
— Тунюш, Тунюш? — растерянно переспрашивали старейшины.
— Да, Тунюш! Кто затеял раздоры, когда мы разгромили лагерь Хильбудия и нам был открыт путь через Гем? Кто? Тунюш! Кто ползал перед Управдой на коленях и похвалялся, что рассорил между собой славинов и антов, дабы обеспечить царству византийскому безопасность на севере? Кто? Тунюш! Кто приезжал к моему отцу Сваруну и вовлекал его в войну с антами? Кто? Тунюш! И кто же, как не Тунюш, ползал на брюхе и лизал пятки антам? Поэтому, если мы хотим мира в нашем доме, если мы стремимся к свободе, смерть ему, гунну Тунюшу!