След голубого песца
Шрифт:
Взмахнув, как пикой, длинным хореем, Лагей кинулся на нарты.
— Садись, подвезу! — крикнул он, и уж издалека долетело до Ясовея: — А то твои сустуйные задохнутся на ходу...
Ясовей долго стоял, глядя на взрытый полозьями снег. Он мучительно силился понять, что произошло. Что такое сделал Лагей? Он не причинил Ясовею никакого зла, не оскорбил, не ударил. Только посидел, поболтал с девушкой, рассказал ей что-то смешное. Фу, какой глупый Ясовей, по всякому пустяку готов кидаться на человека, как пёс Нултанко!
Ясовей повернул свою упряжку обратно. Он всячески старался успокоить себя. Но всё равно на сердце лежал ком. Какое у человека странное и непонятное сердце! А почему непонятное? Очень даже понятное. Вот
Уже солнце опустилось низко к горизонту и висело над дальними сопками, огромное, бурое, негреющее. Из болотных трав поднялись тучи комаров, кидающихся на человека с большим остервенением, нежели голодный волк кидается на отставшего теленка. В становище рыбаков утихла жизнь. Все забрались в землянки и, натрудившись за день, крепко заснули. Даже собаки спрятались между бугорками у входа в землянки и сладко дремали, засунув головы в густую траву.
Над становищем стояла тишина. Только издали доносилось утиное кряканье.
Ясовей остановил упряжку и спросил себя: «Зачем же я приехал сюда? Верно, зачем? Все спят. Спит, конечно, и Нюдя. Не бродить же ей вокруг становища невесть для чего...» Только кто знает, как и почему это случается: юноша уезжает от девушки, не приняв её взгляда, а потом возвращается; девушка не может уснуть, теряясь в догадках, почему он уехал, и бродит вокруг вешал и неожиданно видит сквозь сеть его, грустного и одинокого... Не чудо ли это!
— Ясовей...
Негромкий, осторожный её голос звучит для него сильнее призывного лебединого крика весенней порой.
— Нюдя, ты?..
Нужны ли слова там, где и без них все понятно. Серебряная белая ночь мерцает над тундрой. Неясные, смутные тени танцуют меж сопок. Сонное озеро что-то нашептывает мирное и убаюкивающее. И даже комары исчезли куда-то. Поняли, знать, и они, что влюбленным не до комаров.
6
Лагей во время интервенции не раз бывал в Широкой Виске. Вместе с другими оленеводами его заставили перевозить военные грузы. Лагей боялся сердитых и надменных белогвардейских офицеров. Но ему нравилось их обмундирование: блестящие погоны, кокарды и нашивки, ордена и медали, ясные пуговицы с двуглавым орлом. Втайне он мечтал одеваться так же пестро и шикарно. Увы, мундира у него не было. Но ясные пуговицы он достал и нацепил на свою малицу. Ходил грудь колесом, поглядывал, кося глазами, на их великолепное сияние. Лагей торжествовал. Ему казалось, что нет теперь человека в тундре наряднее его. Сравнивая себя со своим соперником Ясовеем, Лагей думал: «Ха, Ясовей! Что в нём, одна гордость. Где ему тягаться со мной, Лагеем...» И правду сказать, Лагеевы пуговицы пользовались у некоторых тундровых красавиц успехом. Встречаясь с Лагеем, девушки потупляли глаза и вздыхали. А тот ещё сильнее выпячивал грудь и с безразличным видом проходил мимо. Только при встрече с одной он всегда останавливался, а если удавалось с ней заговорить, то чувствовал себя на седьмом небе. Это была Нюдя. Её он считал достойной себя по всем статьям. И хороша лицом, и крепка телом, и приходится дочерью такому оленщику, с кем породниться Лагей рад всей душой. Лишь в том беда, что как ни пыжится Лагей, а вниманием девушки овладеть не может. Она не избегает поговорить с парнем, посмеяться его шуткам и больше ничего. Строга. Ну, это так и надо. Сядеева дочь, не шути... Он в конце концов перестал рассчитывать на внимание Нюди, да и не находил его нужным. Придет время, пошлет свата к Сядей-Игу, — и дело с концом. Жаль только, что время ещё не пришло. Лагей решил жениться тогда, когда у него будет три стада оленей и когда
— Тебе бы уж пора жениться, Лагей. Парень ты стал видный и богатый. За тебя любая пойдет. Посылай — какую хочешь я тебе сосватаю. Куда ехать — говори...
— Жениться успеем ещё, — солидно попыхивая цигаркой, отвечал Лагей. — Не спеши, Халтуй. Твое сватовство не пропадет. Когда настанет пора, скажу...
— Так ведь настала она, пора-то, парень. Ишь какой стал, дай бог всякому, — льстил Халтуй. — Нечего оттягивать, сказывай, в какой чум метишь...
Лагей помялся, попыхтел, но не выдержал, напыжился изо всех сил, а сказал небрежным тоном, будто для него это совершенные пустяки:
— К Сядею мой сват пойдет...
— К Сядей-Игу?! — воскликнул Халтуй, изумляясь и восхищаясь в одно и то же время.
— К нему, — с безразличным видом подтвердил Лагей и, с ехидцей посмотрев на собеседника, спросил: — Поедешь ли?
Халтуй даже вскочил и длинный, как чумовой шест, изогнулся над Лагеем, зачастил такой скороговоркой, что, казалось, не слова у него изо рта вылетали, а мелкая дробь.
— Я поеду ли? А кто другой может поехать? Неужто найдешь свата лучше меня? И кому к Сядею свататься, как не мне? Я ведь свой у него человек, ты знаешь...
Лагей знал, что этот свой человек не смел в Сядеевом чуме пройти дальше собачьего места, но смолчал. Всё-таки Халтуй и впрямь около Сядея постоянно увивается...
— Тебе, Халтуй, ехать сватом. А когда — скажу. Третье стадо будет полным — и скажу... Понял?
7
И вот Ясовей получил долгожданную весть. Получил и разволновался. С каким рвением он стремился поехать учиться, с такой же горечью думал о том, что завтра придется покинуть родную тундру, проститься с Салм-озером, на берегу которого колышутся от ветра и тихо позванивают поплавками рыбачьи сети...
Луна большая, круглая, выглядывала из-за сопки. Она ухмылялась, глядя, как двое прощались в овражке между кустарниками. Бесстыдница, разве можно подглядывать и подслушивать то, что должно остаться тайной только двоих!
Ясовей сжимал Нюдины пальцы в своих горячих ладонях и не хотел отпускать их.
Он говорил:
— Посмотри мне в глаза и скажи, будешь ли ты ждать меня. Девять раз луна взойдет над тундрой, и я снова приеду к тебе. Но будут ли твои руки столь долго хранить теплоту моих ладоней?
— Будут...
— А если другой встретится тебе?
— Я пройду мимо. Не надо мне никого другого, кроме моего Ясовея.
— А если сват приедет к отцу?
Девушка встрепенулась, гордо подняла голову.
— Ты, видно, плохо еще знаешь меня.
Луна расплылась и исчезла в сизом мареве, а двое все никак не могли расстаться.
— Ясовей, скоро люди проснутся. Мать меня хватится. Что я ей скажу?
— Скажи, что ходила в тундру за морошкой, заблудилась маленько. Скажи, что от бессонницы вышла погулять... Да мало ли что можно сказать...
— Ой, кто же мне поверит! Пора, поезжай и помни, что я жду тебя, весной буду выходить навстречу караванам гусей и спрашивать их, не видали ли они тебя. Ты скажи им свое слово, пусть они мне передадут...
Уехал Ясовей. Скрылась его упряжка за волнистой стеной тумана. А девушка всё стояла и смотрела в ту сторону, где лежал след саней на примятой траве. И Ясовей слышал ее голос.
Ты ездишь, Хибяри, на оленях,Ты ищешь, Хибяри, счастье в жизни,Встречаешь много красивых женщин,Встречаешь девушек чужеродных.Не забывай же своей невесты.Не променяй её на другую...