След Кенгуру
Шрифт:
Ну как-то так. Длинно вышло, но вроде бы складно. Выдохну.
Забыл упомянуть. Раз при мне одна дама приписала Льву Николаевичу авторство «энциклопедии русской жизни», на что я скромно заметил, что это Пушкин, что он хоть и не граф, но зато «наше все», и получил в ответ:
– Именно об этом и речь, вы, мужчины, все знаете лучше всех!
Вынужден, имея в виду вольности современных нравов, обозначить, что антураж для таких непростых разговоров с дамами был исключительно деловым. Только работа, ничего вместо работы. И после работы, к слову, тоже ничего. Что само по себе могло запросто послужить мотивом для безоглядных атак со стороны противоположного пола. Так диктует мне гипертрофированная самоуверенность
Вообще я думаю, что гневные филиппики по поводу «мужчинского эго», водруженные словно гроб в похоронной процессии на плечи безропотных и услужливых классиков, бессмысленны – ничего не изменится. Не убедительно как-то звучат все это из женских уст. Меня, по крайней мере, эти речи не убеждают. Куда лучше, естественнее – никакого наигрыша! – женщинам удаются простые житейские реплики и восклицания. Особенно я бы выделил следующие:
«Ты где шлялся?!»
«Почему у нас в доме никогда нет денег?»
«Откуда ты только взялся, урод, на мою голову?!»
«Где твой шарф и левый ботинок?»
И универсальное: «Боже мой! Ты меня в могилу сведешь! Какой же ты стал скотиной!»
То есть, все-таки был шанс. Стал скотиной. А когда-то не был. Не справилась. Проморгала человека. А тут и Герцен, то есть классик в помощь: «Кто виноват?» Земной вам поклон, дражайший Александр Иванович.
Импульсивность, экспрессия, непосредственность женского проявления и есть их живая природа. Она привлекает, а все эти квелые, безжизненные и остывшие, как рыба на льду, культурологические и философские умозаключения – нет. «Не вставляет», – говорит в таких случаях дочь моих близких друзей – отличница, умница, воплощение феминизма. Знает ведь, о чем говорит, и формулирует, как всегда, откровенно и точно, я бы сказал – вызывающе точно.
Вот и все, что хотелось заметить по этому поводу с высоты последней четверти средних лет. А юный, да что там юный – маленький еще и неискушенный Антоша Кирсанов просто чувствовал: с женщинами лучше быть настороже. Природа предостерегала. Ну и детсадовский опыт ко всему прочему.
Перечитал и выходит, что не настолько уж эти женщины заблуждались насчет шовинизма и интернационально-национальной культуры. Впрочем, это я так, не особо искренне. По примеру Антона Кирсанова: пробьет час – может, и зачтется.
Пока же Антон был вынужден решать задачу архиважную и архисложную.
Как выскальзывать из материнских объятий?
Как выскальзывать из материнских объятий? Точнее, из объятий материнского любопытства? Целая наука, однако. И, как водится в прочих науках, далеко не все опыты и эксперименты проходили удачно. Смешно признавать, но без вездесущей бабули Антон чаще терпел бы фиаско, чем справлялся с задачей. Помощь в лице энергичной старушки прибывала как на пожар, при том, что спасать внука она вовсе не собиралась и если бы дожила до этих строк, то расстроилась бы всенепременно, а затем призадумалась. Или наоборот, в смысле последовательности.
У бабули было чутье. Антон затруднился бы определить, на что именно было чутье у бабули, но его быстро крепнущий разум подсказывал, что на все!
– Ну что ты, Светланка, на него нервы тратишь, – увещевала бабуля невестку. – Извелась вся, лица нет, а ему, гаденышу, хоть бы хны! Драть его надо как сидорову козу, и будет толк. Вон на Геру моего глянь. Отец никогда спуску ему не давал, а если в отъезде был, то я и сама управлялась, ты уж мне поверь, приструнивала. Зажимала голову между колен и приструнивала чем под руку попадется. Раз, помню, у черпака ручку сломала.
Ей верили оба – и Антон, и его мама. При этом, верили, скажем, по- разному.
У Светланы Васильевны душа была открытая, все внутренние переживания мгновенно проступали на миловидном лице. Друзья любили и жалели ее, считая простодушной, но очень искренней, то есть не совсем приспособленной к жизни. И они были правы. Или оказались правы, сами того не желая.
Мама Антона побаивалась свекрови и вступала с ней в пререкания разве что по кухонным делам. При этом следила тщательно за своими руками, чтобы в них в этот час ничего для жизни опасного не оказалось – скалку, нож, половник тут же откладывала в сторону. Даже для кухонного полотенца не делалось исключений, хотя что могло быть более мирным, чем расшитая петухами тряпица. Именно этот решительный жест – отброшенное на подоконник полотенце, единственный решительный в арсенале Светланы Васильевны, и служил сродни неритмичной дроби крышки на чайнике, недвусмысленно намекая на вскипающее негодование. Бабуля тут же прекращала ворчать и обычно ретировалась – очень быстро, буквально мышью, несмотря на вечно одолевавшие, по ее словам, боли в спине.
В готовке маме не было равных – царица, и кухня был ее царством.
Отец говорил Антону:
– Мамуля наша родилась со скатертью-самобранкой.
– А ты? – спрашивал сын.
– Я в погонах, скорее всего. Ну точно в погонах. И в сапогах.
Не дожидаясь естественного: «А я?», старший Кирсанов хмурил брови:
– А ты с пятеркой по рисованию. Заметь, единственной. И даже не в четверти. Так что стыдись, сын, и подтягивайся давай, не то сам знаешь.
И откуда взялось столько снисходительного родительского пренебрежения к рисованию? Полезнейший, надо сказать, предмет. Без школьных уроков Антон вряд ли добился бы такой выразительности, «расписывая» непотребствами подоконники в подъезде – мальчуковое воображение не давало покоя. За эти художества управдом грозился оборвать хулигану уши, но по счастью не знал, чьи следует обрывать, а Антон ни разу не попадался. Тут даже бабулино хваленое чутье не сработало, хотя именно она и нажаловалась управдому. Выходит, что лопухнулся внук, переоценил старушку – не на все у той было чутье, встречались проталины.
Истребитель вкуса и кухонный инквизитор
Истребитель вкуса и кухонный инквизитор. Так, не слишком изысканно, можно сказать невежливо и отнюдь не по родственному определяла Светлана Васильевна гастрономические таланты свекрови и иные ее пристрастия. Инквизиция, вернее всего, поминалась без иносказаний, и имела прямое касательство не только, а может быть и не столько к истреблению доброкачественных продуктов. Подробностями не владею, потому как источник моих познаний один, он известен, а в ту пору Антону было не до того. Наделяя мать мужа такими эпитетами, проще сказать – обзываясь, Светлана Владимировна не смущалась присутствием самой «инквизиторши», то есть говорила ей это в глаза и, учитывая природную кротость мамы Антона, последнее обстоятельство следует безоговорочно занести ей в актив.