След Локи
Шрифт:
Глава 5. Муки творчества
Варварой испытывает творческие муки, а читатель знакомится с ним и его семьей
В школу Борис, можно сказать, не опоздал, а пятиминутная задержка легко объяснялась предстоящим переездом. Учителю литературы по прозвищу Гоголь он довольно убедительно объяснил, что его портфель по ошибке вместе с вещами запаковали в контейнер, на самое дно, поэтому он все утро этот контейнер переупаковывал заново, а там как-никак полтонны веса. Возражений это почему-то не вызвало, и он с облегчением плюхнулся за свою парту и со вздохом достал тетрадь по литературе, в которой вчера полвечера анализировал образы Агамемнона
Правда всё необычайное мгновенно разбилось о школьную повседневность. Гоголь, который трепетно лелеял свою косую челку, из-за которой и получил прозвище, привычно бубнил о том, что «символистские трансформации античной героики создают своеобразную смысловую гиперструктуру и обращают нас к архаическому мифотворчеству, перенося образы-архетипы героев из пространства артистического бытия в пространство метафорического мышления». Его никто не слушал, кроме отличницы Фоминой, для которой эта абракадабра звучала как песня. Борис и вовсе отсутствовал, думая о Гермесе, расследовании, неуловимом Локи и приключениях. При этом краем сознания он улавливал окружающее, а краем уха слушал урок. Нельзя сказать, что он совсем ничего не понимал в метафорическом мышлении или образах-архетипах. Просто утро сегодня вышло перенасыщенным этими самыми архетипами, а метафорическое мышление Бориса занималось одной проблемой, которую настало самое время основательно обдумать.
Борис думал о ТэПэ – творческом проекте, который как дамоклов меч нависал над его совестью. ТэПэ делали все без исключения ученики с первого класса. Такова была воспитательная стратегия классной руководительницы Марстепанны.
В качестве проекта он еще в прошлом году разработал и запустил на базе школьного сайта вполне сносную информационную службу, корреспондентом которой, равно как и фотографом, контент-менеджером и дизайнером он выступил в единственном числе. Марстепанна довольно легко приняла его идею по началу, охотно присвоив себе звание главного цензора школьного новостного портала. Потом поняла, что Борис способен на большее и сказала, что в этом году ждет от него чего-то особо оригинального.
Чего именно ждет, Марстепанна толком не объяснила, сказав только, что современное медиапространство дает возможность реализации любых творческих замыслов, а Борис – человек несомненно творческий, так что… В итоге Варвара совершенно растерялся, поскольку ничего такого медийного, современного и одновременно творческого в голову ему не приходило, несмотря на помощь родителей, которые этой сферы тоже были не чужды.
Борис постоянно пребывал в раздумьях и творческом поиске. Это можно было даже назвать муками творчества. Перебирая бесконечные варианты, он иногда впадал в тупик. Время неумолимо шло, а решения не было. ТэПэ ощутимо висел в воздухе.
Креативная Марстепанна не зачла в качестве проекта Борин фильм о сомалийских пиратах, который Борис, к слову сказать, лично смонтировал. Материалы, конечно, привез из командировки с Тихого океана отец, который работал на телевидении военкором. Но Марстепанна проект не приняла. Борис поплелся к отцу уговаривать его взять в следующую командировку с собой.
Вечно торопящийся отец от просьбы отмахнулся. Он прихрамывал от раны, полученной во время подготовки репортажа об освобождении российского траулера «Челябинский университет» от сомалийских пиратов. Пиратов брала на абордаж штурмовая группа нашей морской пехоты с большого противолодочного корабля Тихоокеанского флота «Маршал Мерецков», а отец всё это снимал. Пуля в него попала случайно.
Борис для порядка поканючил, чтобы его тоже взяли бороться с пиратами, но отец решительно отмахнулся и начал собираться в сирийскую Пальмиру.
Времени до срока сдачи проекта оставалось
Отягощенный подобными размышлениями, Борис совсем не заметил, как уроки закончились, и можно было отправляться домой. Домой к сложенным где попало баулам, контейнерам и коробкам идти не хотелось, но сегодня из Франции приезжал дядя Сережа, которого надо было максимально радушно встретить всей семьей. В принципе, торопиться было некуда, и он поплелся на улицу.
Марстепанна перехватила его по дороге и, не смотря на то, что он честно пытался сделать вид очень занятого непосильным трудом человека, строго спросила:
– Торопишься работать над проектом, Иванов? Может, приоткроешь завесу тайны, чем ты собрался нас удивить на этот раз? Только, умоляю, никаких пиратов и прочего плагиата…
– Не приоткрою, Марстепанна, – честно глядя ей в глаза ответил Борис, делая при этом весьма решительное лицо, чтобы она сразу поняла – в творческих тайнах он – могила. Такая тактика спасала его вот уже полгода, поскольку ответить Марстепанне оказалось нечего, но марку следовало держать до конца.
– Ну смотри, Иванов, – сурово сказала Марстепанна, – только запомни: творчество – дело индивидуальное и раскрывает твою и только твою неповторимую личность, так что постарайся родителей не загружать, думай своей головой… Надеюсь она у тебя не только для того, чтобы шапку носить…
– Не только, – честно признался Борис, а когда классная уплыла за горизонт, грубо добавил, – Еще я в неё ем…
Настроение эта встреча окончательно испортила, поэтому он мстительно пнул попавшуюся под ноги скомканную шпаргалку по ЕГЭ, к которым лихорадочно готовились старшеклассники, и направился к выходу.
Он приложил пластиковый пропуск к панели турникета, а когда тот моргнул зеленым светодиодом и выпустил его на волю, неторопливо отправился через парк по направлению к дому. По дороге Варвара сделал крюк, специально обогнув школу, чтобы издалека посмотреть на закрытую дверь. Та окончательно облупилась, стала унылой, какой-то блекло-серой и больше походила на тоскливое продолговатое пятно, чем на путь в неизведанное. На стене около двери кто-то написал жирным маркером прямо на штукатурке оптимистичное четверостишье: Небо большое и дальнее, под ним города и сёла. Не пишите на стенах печальное, да, и думайте о весёлом. В остальном стена и дверь были унылые. И только заржавевший замок выделялся издали рыжим пятном.
Борис погладил в кармане массивный ключ № 0, потом зачем-то переложил его в куртку и прямиком через парк отправился в сторону дома. В парке стало многолюдно, галдели дети, играя возле пруда и пенсионеры бодро осваивали теренкур, перебирая скандинавским палками. Казалось, что они едут на невидимых лыжах по серой галечной дорожке к неведомой цели.
По дороге Борис заскочил в супермаркет и купил пару сосисок. Сосиски ему были нужны не для себя, а для питомца, точнее питомицы – бездомной собаки Зинки, которая после смерти старой хозяйки осталась жить в подъезде Бориного дома. Жила она на первом этаже, благо никто из жильцов не возражал (народ в доме собрался сердобольный). Зинку Борис очень любил, всячески опекал и регулярно кормил собачьим кормом, сосисками, обрезками колбасы и всякими вкусностями, легко отрывая их от своего стола. Зинка была породы дворняга, но симпатичная, маленькая, рыжая, похожая на лисичку с черно-карими умными глазами и очень приветливая. Сначала Борис хотел назвать её Томкой в честь спаниеля из рассказов Чарушина – эту книжку он обожал с раннего детства, но имя не прижилось. Собаку все любили и баловали. Даже непреклонная мама частенько приходила домой из магазина с обломанным на четверть батоном, поскольку Зинка хлеб ела с удовольствием, и мама с ней охотно делилась.