След менестреля
Шрифт:
— За лечение. Работа ответственная, так что все по-божески.
— А может, пожалеешь? Мы люди бедные, в скорби и убытке пребывающие. Один риэль, милостивец.
— Ладно, черт с тобой, — я протянул ладонь. — А то жена узнает, сколько ты за ее выздоровление заплатил, прибьет тебя.
Коробейник закивал, начал рыться в складках своего кушака, вытащил потрепанный кожаный кошель, долго скреб в нем пальцами, подслеповато щурясь в полутьме фургона и наконец, вручил мне несколько серебряных монет.
— Здесь только полриэля, — сказал я, позвенев
Мужичок, охая и кряхтя, вылез вслед за нами из фуры, несколько раз поклонился нам, продолжая бормотать что-то про «всем Вечным за тебя, милостивец, молиться буду», потом залез на козлы, и фура покатила дальше по весенней грязи на север. Я смотрел ей вслед и усмехался.
— Могу себе представить, как этот пройдоха сейчас радуется, — сказал я Уитанни. — Он ведь уверен, что обдурил нас. Не заплатил лишнего.
— Какая неприятная женщина, — поморщилась Уитанни. — От нее ужасно пахнет.
— Она болеет. От жадности ее болезнь, но неважно. И еще Бог шельму метит.
— Что это значит, Кириэль?
— Это значит, что я хочу есть, и нам надо идти дальше. — Я прижал Уитанни к себе, и мы поцеловались. — Все никак не могу привыкнуть, что ты не превращаешься в гаттьену.
— Уитанни бьенагат буанн, — заявила моя красавица и засмеялась.
— Ага, даже не сомневаюсь, — ответил я, и мы, обнявшись, пошли дальше по размокшей, согретой весенним теплым солнцем лесной дороге.
До Эзера мы добрались за два часа, с самым началом сумерек. Местная таверна оказалась большой и ухоженной, а главное — при ней были гостевые комнаты, и беспокоиться о ночлеге нам не пришлось. За пять серебряных монет мы с Уитанни получили кувшин хорошего сидра, каравай превосходно выпеченного ноздреватого хлебушка, по большой миске чудесного куриного супа с клецками и почетное место рядом с камином. Пока мы ели, корчма постепенно наполнялась народом. Большей частью это были пожилые мужчины в мехах и коже, пришедшие скоротать вечер за кружкой эля или медовухи. Некоторые из них, проходя мимо нас с Уитанни, касались пальцами своих шляп или беретов, и я отвечал на приветствия. Народ в Эзере оказался вполне дружелюбным.
Мы не спеша поужинали, и я собирался было предложить Уитанни отправиться на отдых, но тут в корчме появился человек, которого собравшиеся встретили очень оживленно.
— Петер-Певец! — разнеслось по всей таверне. — А мы тебя ждем, Петер!
Петер, молодой длинноволосый человек вполне артистического облика, одетый в щегольской малиновый колет и цветные шоссы, обошел весь зал, приветствуя собравшихся, потом забрался на один из столов, вытащил из бархатного чехла на поясе бубен, и представление началось.
— Друзья мои, почтенные жители деревни Эзер! — провозгласил Певец, позвенев своим бубном. — Душевно рад, что вы собрались послушать меня, только плохо, что вы не взяли с собой своих дочерей и жен, чтобы я мог приударить за ними! Или вы сделали это специально? Не затем я шел
Ответом нахальному скомороху был дружный хохот — у жителей Эзера с юмором было все в порядке. Певец между тем начал рассказывать последние новости. О восстании в Набискуме, о том, как король Готлих собрался походом на Саратхан, но утонул в реке, после чего великая вальгардская армия позорно разбежалась, но главное — о большом пожаре в королевском дворце в Вортиноре.
— Говорят, пламя охватило весь дворец, а главное башни, выше которых в Вортиноре нет строений, — рассказывал Певец, — и когда я услышал об этом, то сразу вспомнил старинную легенду о Горящих башнях, о том, что падет Вортинор, цитадель зла, и кончится вальгардское иго в наших землях на веки вечные! Сам лорд-правитель Набискума и окрестных земель Рейн Бол рассказал мне эту легенду, а уж ему можно верить, как никому, ибо он своими ушами слышал оное пророчество от Сестер Ши в золотом чертоге Нильгерда!
— Да здравствует Рейн Бол, великий герой крейонского народа! — заорали сразу несколько голосов, и корчму наполнил восторженный рев десятков глоток, стук кружек о столешницы, свист и улюлюканье. Потом Певец, позвенев бубном, продолжил выступление.
— Так что, милые мои друзья, — вещал он, сопровождая свою речь манерными жестами и очень оживленной мимикой, на мгновение напомнив мне Джека-Воробья из «Пиратов Карибского моря», — ныне вступаем мы в царствие Света и Добра, которое продлится тысячу лет. И не высокомерные ши, не брутхаймские бездельники и не выдуманный глупцами Повелитель кошек освободили нашу землю от вальгардского угнетения — это сделали герои-крейоны во главе с Рейном Болом! Мы это сделали, братья мои! И мы можем гордиться собой! Я сочинил балладу о…
— Прошу прощения, — не выдержал я, — так ли вы уверены, любезный менестрель, что Повелитель кошек — всего лишь выдумка?
— Что? — Петер на миг смутился, но быстро взял себя в руки и принял свой прежний самодовольно-развязный вид. — Ах, вы, по всей видимости, нездешний, и не знаете того, что происходит в наших землях последнее время! Очень, очень прискорбно, что вы не осведомлены в должной степени. Но, обещаю, вы уйдете из этой таверны просвещенным всеми лучами Истины!
— Не сомневаюсь, — ответил я. — Однако вы не ответили мне про Повелителя кошек.
— Боги, да тут всем понятно, что это выдумки! — Певец обвел жестом зал кормы. — Слыханное ли дело, чтобы один человек мог сражаться со всем Звездным Орденом? И потом, кому когда удавалось приручить гаттьен, а уж тем паче повелевать ими? Разве можно повелевать ураганом, вулканом, градом, ливнем? Легенду о Повелителе кошек придумали рабы, потому что им нужен был герой. Однако вы же не будете отрицать, что Повелитель кошек до сих пор себя никак не проявил?
— Может быть, — ответил я, наливая в свою чашку еще сидра, — потому что он просто не любит мельтешить, как некоторые?