След «Семи Звезд»
Шрифт:
Ружье Савельев решил не брать. Лишь в одном из пистолетов оказалась неполная обойма – похоже, преследователи сорвались в погоню внезапно, не успев подготовиться.
Некоторое время он осматривал руки всех троих – ничего похожего на следы уколов. Не наркоманы. Значит, мелькнувшая мысль о том, что в этой неведомой секте, которой они с Варей перебежали дорогу, воспользовались опытом ассасинов [24] с гашишем и прочим дурманом, к делу, пожалуй, отношения не имеет. Впрочем, кто знает – в последнее время фармацевтика далеко шагнула вперед.
24
Ассасины –
Все это время Варвара стояла, прислонившись к стволу старой березы, и рефлекторно вытирала рот. Глаза ее были наполнены ужасом и тихим отчаянием от всего пережитого.
– Ладно, садимся, может, хоть до шоссе дотащимся, – пнул он разлохмаченные покрышки.
Озерская, как сомнамбула, уселась на сиденье рядом с ним.
Вадим повернул ключ зажигания. Двигатель не отозвался – видимо, последствия дикой гонки фатально сказались на старом «Жигуленке».
Глава тринадцатая. Брюсова тайна
Вологда, зима 1758 г.
Ивана развязали, одели, вновь связали, но на сей раз одни лишь руки, и нацепили на глаза непроницаемую черную повязку.
– И товарища моего освободите! – потребовал он.
– Ничего с твоим немцем не приключится, – пообещал ему тот же скрипучий старческий голос. – Слово даю!
Барков поверил – столько твердости и достоинства сквозило в этом обещании. Чувствовалось, что говорил человек, имеющий здесь право повелевать.
– Но, Мастер… – попыталась возразить Колдунья. – Это опасно. Вы же слышали…
– Я отвечаю!
– Повинуюсь.
Кто-то взял с двух сторон поэта под локотки (судя по стальной хватке, все те же псы-арапы), и его, словно куль с мукой, поволокли неведомо куда. Пройдя десятка два шагов, остановились.
Скрипнула открываемая дверь. В лицо пахнуло сыростью. Ваня догадался, что они покидают ритуальный подвал.
– Барон, вы здесь? – спросил, наугад став как вкопанный и сопротивляясь попыткам влечь его дальше.
– Здесь, здесь, не переживайте, – ответил ему глумливый голос «ученого» арапа.
Затем последовал сильный подзатыльник, и Иван приложился лбом к холодной, влажной стене.
– Полегче! – гаркнул он на невидимого недруга.
Шли долго. Почти все время прямо, свернув всего два или три раза.
По тому, что на него не надели шубу, не чувствовалось стужи и дуновений ветра, не скрипел под ногами снег да и вообще не слышно было никаких звуков, кроме шума шагов, Барков понял: идут они по подземному ходу. Но какому же длинному, однако! И куда он, интересно, ведет? Да и кто прокопал его? Сколько труда положено!
Пару раз попытался заговорить со своими конвоирами, но бесполезно. Только на очередного леща нарывался.
– Ступеньки, – последовало вдруг любезное предупреждение сопровождающего.
Но Иван все едино споткнулся, поскольку не понял, вверх ли ведет лестница или вниз.
Поднялись по ступеням и замерли. Раздался противный скрежещущий звук – наверное, открывали
Молодого человека усадили в мягкое удобное кресло, привязав руки к подлокотникам. Повязка пала с глаз. Он сощурился, хотя освещение в покоях, куда его привели, было неярким. Просто глаза отвыкли от света. Посидел так некоторое время, приходя в себя. Потом по обыкновению принялся изучать то место, в которое его занесла судьба.
Помещение явно было какой-то лабораторией. И одновременно кабинетом.
Посредине возвышался большой стол, больше напоминающий жертвенник, ибо вместо деревянной крышки имел мраморную. На нем громоздились книги, тетради, свитки и всевозможная утварь, необходимая для химических опытов: колбы, пробирки, реторты, мраморные ступки с пестиками, плошки с насыпанными в них непонятными веществами. Точь-в-точь как у академика Ломоносова.
Рядом со столом в неприличной позе застыл человеческий костяк. Такое положение скелету мог придать только отъявленный циник. Фаланги левой ладони располагались в районе прежней задницы и словно чесали ее. Десница же была спереди, там, где у человека находится причинное место. Жест, в котором были закреплены кости, не оставлял сомнений в том, чем именно занимается костяк. Еще и хребет немного согнут, лопатки откинуты назад, а череп осклабился вроде как от удовольствия.
«Тьфу! – сплюнул поэт. – «До чего ж надобно не уважать человеческую натуру и самое смерть, чтобы так изгаляться над людскими останками!»
Три стены покоев занимали полки из мореного дуба. Две из них были заставлены книгами, а третья представляла собой нечто вроде Кунсткамеры: стеклянные банки и баночки с заспиртованными уродцами, крысы о двух головах, пятилапый котенок, трехглазый пес…
Впрочем, представителей собачьего племени было в кабинете превеликое множество и в самых разнообразных видах. Тут тебе и чучело матерого волка, вставшего на задние лапы, и отдельные члены, упрятанные в банки со спиртом. Больше всего имелось песьих глав – крупных и совсем маленьких. «Это сколько ж живности извели?» – прикинул Ваня.
А еще тут были зеркала. Но какие-то странные. Черные, будто из полированной бронзы. Ничего не отражавшие. Отчего ж он решил, что сие – именно зеркала? И сам не мог понять. Подумалось, и все тут.
В носу немилосердно закрутило от острого запаха благовоний. Он громко чихнул.
– На старовье! – тут же пожелали ему.
Иван дернулся с испугу. Еще минуту назад в комнате не было никого, кроме него самого. А тут, словно из-под земли, выросла длинная сухая фигура, одетая в дорогой, но уже какой-то вылинявший камзол. На голове – нелепый «рогатый» парик из трех рядов завитых и напудренных локонов. Лицо скрыто бархатной черной маской.
– Благодарствую, – пискнул господин копиист.
– Ну, сдравствуй, крестник, – осклабился хозяин кабинета, обнажив пеньки полусгнивших зубов. – Давненько не виделись!
Маска упала на мраморную поверхность стола.
– Ва-ваше высокопре… – перехватило дыхание.
Жаль, что руки были связаны! А то бы точно перекрестился.
– Ох, Ваня, много чудесного открывает перед нами ее величество наука! – старик отхлебнул из хрустального стакана глоток какой-то мутной, дурно пахнущей жидкости. – Вроде бы и умер человек двадцать с лишним лет насад, а с помощью хитрых селий был воскрешен и жив здоровехонек…