След сломанного крыла
Шрифт:
Соня
Я переодеваюсь в спортивный костюм и сую в уши наушники. Сейчас шесть часов вечера. После разговора с Тришей мне нужно хорошенько проветриться.
Я выхожу из дверей больницы и, всей грудью вдыхая свежий воздух, начинаю пробежку по дорожке вокруг больницы к Стэнфордскому студенческому городку. Сначала я бегу медленно, чтобы разогреть мышцы. Солнце клонится к закату и уносит за собой раскинувшееся над городом теплое
Сперва я обегаю кругом студенческий городок, а потом пробегаю сквозь него. Здания, в которых я занималась, площади и дорожки кампуса манят меня к себе. Как это странно! Когда-то мне становилось тошно от одного их вида, а теперь они кажутся такими родными! Я стряхиваю с себя это ощущение, не желая давать воли эмоциям. Я включаю музыку погромче, чтобы прогнать ненужные мысли, и бегу еще полчаса, пока тело не начинает просить передышки. По лицу течет пот, рубашка тоже вымокла. Я перехожу на неторопливую трусцу и возвращаюсь к больнице приблизительно через два часа после начала пробежки.
Я иду прямо в душ, где каскады теплой воды расслабляют мои напряженные мускулы, и перебираю в уме события последних дней: беду с Джией, разговоры с Дэвидом и с Тришей. Я прислоняюсь головой к кафельной стене, мечтая, чтобы сердечная боль исчезла, рассеялась, как окутывающий меня пар. Но это детское желание никогда не сбудется. Я возвращаюсь к реальности, выключаю воду и одеваюсь в пустой раздевалке. Отбросив назад влажные волосы, я выхожу оттуда.
— Хорошо пробежалась?
Услышав голос Дэвида, я замираю. Подняв глаза, я вижу, что он стоит в помещении, разделяющем мужскую и женскую раздевалки. На нем нет белого халата, рукава рубашки засучены до локтей. Вид у него усталый, на лице беспокойство.
— Извини, я не хотел потревожить тебя, — говорит он, видя мою реакцию. — Я просто заметил, что ты собралась побегать, и надеялся перехватить тебя, когда вернешься.
— Ты следишь за мной? — спрашиваю я резко.
— Да, — отвечает он, не колеблясь, и легкая улыбка трогает его губы. — Я только притворяюсь доктором. Моя настоящая работа — следить за каждым твоим движением, — он подмигивает мне и понижает голос: — Но, пожалуйста, не говори об этом пациентам. Это подорвет мою репутацию.
Он поставил меня на место, и я не могу не усмехнуться в ответ:
— Хорошо. Твоя тайна умрет вместе со мной.
— Буду тебе весьма признателен, — повернувшись к кофеварке, он видит, что на дне контейнера осталась только кофейная гуща. — Если я заварю свежую порцию, ты выпьешь кофе со мной?
Я отрицательно качаю головой:
— Мне пора домой.
— Ладно, — он поворачивается ко мне, забыв о кофе. Глядя мне в глаза, он мягко произносит: — Я надеялся, что смогу поговорить с тобой, поэтому и следил.
Ощущая привычную неловкость, я делаю шаг к двери.
— Нам не о чем говорить.
Когда
— Можем ли мы обсудить то, что ты сказала вчера? — он нежно привлекает меня к себе и наклоняется к моему уху: — Почему ты хочешь, чтобы твой отец умер?
— Это не важно, — отвечаю я и отнимаю руку. Я продолжаю чувствовать тепло от его прикосновения. Я непроизвольно тру это место, пытаясь избавиться от будоражащего покалывания. Он следит за моими движениями, а потом бросает вопрошающий взгляд. — Ты не поймешь.
— Попробуй объяснить.
— Нет! — почти выкрикиваю я. Уровень кислорода в комнате снижается, и я задыхаюсь. — У тебя есть все, — говорю я, жестом обводя комнату. — Твоя жизнь и так полна.
Он смеется, но смех его звучит глухо.
— Зачем мне все это? — он качает головой. — Мне нужна ты.
— Не говори так, — прошу я его. — Забудь обо мне, — я умолкаю, боясь проговориться. — Пожалуйста, Дэвид, оставим все как есть, — я ухожу, не оглянувшись. Но точно знаю, что он не пойдет за мной.
Марин
После ареста Адама прошло несколько дней. Джия сидит в своей комнате, ест только тогда, когда ей приносят еду, и принимает душ через день. Она отказывается говорить с нами, даже с Раджем. Горе отгораживает ее от самых близких людей. Марин так и подмывает войти к ней, сорвать с нее одеяло и приказать встать и вернуться к нормальной жизни. Но она сдерживается. Она даст Джии пять дней, а потом потребует, чтобы та отправлялась в школу. Пять дней — это великодушно, это больше, чем необходимо. Собственно, на этом настоял Радж. У Джии целая неделя, чтобы оплакать человека, который ее бил.
В последний день своего добровольного заточения Марин сидит за рабочим столом, когда раздается звонок. Сон ускользает от нее. Вместо того чтобы метаться в постели, она проводит ночи за работой. Когда ей требуется передышка, она ложится на диван в своем кабинете и закрывает глаза на несколько минут. Но мысли о Джии заставляют ее сердце колотиться, адреналин побеждает изнеможение, и ей приходится вернуться к работе, чтобы избежать приступа паники.
— Да? — произносит Марин, не позаботившись взглянуть, кто звонит.
Это полицейский детектив. Он спрашивает, когда ему лучше прийти, чтобы задать Джии несколько вопросов. Она отвечает, что годится любое время, и договаривается о встрече после ланча. Откинувшись назад в своем кресле, Марин смотрит на мерцающий экран компьютера. Голубое свечение окутывает стол. Мысль об Адаме, сидящем за решеткой, немного успокаивает ее.
— Радж? — она выходит из кабинета, чтобы разыскать мужа, и находит в его кабинете в другом крыле дома. Войдя, Марин закрывает за собой дверь.