След сломанного крыла

Бадани Седжал

Она никогда не рассказывала о своих желаниях. Не откровенничала даже с женщинами из общины, которых называла своими подругами, опасаясь их реакции. Со временем ее мечты таяли. Но несколько месяцев тому назад, в день рождения Сони, она воскресла вновь; ей даже не надо было ничего решать, ей просто следовало идти до конца.

После ухода Сони из дома у Рани не было причин отмечать ее дни рождения. Этот, как и остальные, прошел тихо, от тишины в доме даже звенело в ушах. Брент сидел в своем любимом кресле и читал газету. Глаза начали доставлять ему неудобства: это был побочный эффект

диабета, разрушающего его организм. Врач прописал ему капли, но он всегда пользовался «Визином», чтобы снять покраснение в глазах.

— Рани, — позвал он жену, не желая вставать сам. — Принеси мне мои глазные капли.

Обычно Рани спешила выполнить его просьбу, но этот день дался ей нелегко. Еще год без ее младшей дочери.

— Ты скучаешь по ней? — спросила Рани, стремясь заполнить пустоту.

— По кому? — спросил Брент, даже не взглянув на нее.

— По Соне, — с горечью ответила Рани. — По нашей дочери.

Брент явно оживился при этом вопросе и опустил газету.

— Почему ты меня спрашиваешь об этом именно сегодня?

Потрясенная Рани уставилась на него:

— Сегодня ее день рождения.

Рани оставила Соне голосовое сообщение, но, в отличие от предыдущих лет, Соня не перезвонила. Звук ее голоса смягчал сердечную боль, и сегодня мать лишилась даже этого утешения. Она пыталась позвонить еще два раза, но никто не ответил.

До Брента наконец дошло, о чем говорит жена. Но он не придал этому значения и снова уткнулся в газету.

— Она сама выбрала себе дорогу, Рани.

Ярость пронзила ее, и она вырвала газету у него из рук. Она видела, как в нем закипает гнев, и знала, что подлила масла в огонь. Может быть, Рани искала ссоры — чего-то такого, что привело бы ее в чувство, поскольку она самой себе казалась полуживой.

— Ты снова и снова говоришь, что рождение Сони было ошибкой, — уйдя из дома, младшая дочь унесла с собой часть Рани. — Ты не оставил ей выбора.

— Ты думаешь, она ушла из-за меня? — Брент качает головой. — Она услышала от тебя правду — ты ее не хотела рожать. Вот поэтому она и ушла.

Иногда Рани чувствует себя, как маленькая рыбка в огромном океане. Она зависит от воли волн, каждая большая волна относит ее все дальше и дальше, но ей надо выжить. Рани не может не согласиться со словами Брента: она сама оттолкнула свою дочь. Она ничего не смогла дать Соне, потому что ее самой оставалось так мало. Но, сказав своей дочери, что она была нежеланна ей, и не объяснив почему, она действительно вынудила ее уйти.

— Я сделала это, чтобы спасти ее, — наконец говорит Рани. Ей необходимо произнести это вслух. — Ты бы уничтожил ее, если бы она осталась.

Брент повернулся, внимательно посмотрел на нее, а потом разразился смехом:

— Так вот что ты придумала? Заставила свою дочь ненавидеть тебя? Когда Соня предпочла фотографию праву, я понял, что она действительно глупа. Теперь я вижу, в кого, — дав понять, что разговор окончен, он указывает ей на кухню и напоминает: — Мои капли, Рани. Мне трудно читать.

— Да, — сказала Рани. Мысли роем завертелись у нее в голове. — Тебе нужно лекарство для глаз. Если ты ослепнешь, как же я смогу видеть?

Триша

Я

сижу на диване, положив ногу на ногу, и жду. После душа я надела слаксы и блузку. Дом притих, будто он уже принял свою судьбу и скорбит о потере. Скорбит о семье, которая так и не сложилась. Я думаю, Эрик продаст его. Или будет жить в нем в надежде заполнить его когда-нибудь детьми, которые ему так нужны. Мысль об Эрике, обнимающем другую женщину, заставляет мое сердце сжаться. Он был моим так долго, что я не могу представить его чьим-то еще. Но я знаю, что когда-нибудь это случится. Я не могу помешать этому. Я отказалась от права на Эрика, когда поставила спираль.

Звонок в дверь заставляет меня вздрогнуть. Часы, которые Эрик подарил мне, показывают, что он пришел вовремя. Мы не виделись со дня нашей встречи в офисе его адвоката и общались только через женщину, которая теперь говорит за него. Видимо, она стала первой из тех, кто отныне будет заменять ему меня. Как же все легко и просто, думаю я. Открыв дверь, я впиваюсь в Эрика взглядом. Сейчас конец рабочего дня, поэтому он в костюме с галстуком. Он выглядит таким, каким я его знаю, — сильным и уверенным.

— Спасибо, что согласился встретиться со мной здесь, — говорю я, приглашая его войти в его собственный дом. — Я знаю, ты предпочел бы контору своего адвоката, но…

— Все в порядке, — говорит он, прерывая меня. Он ступает неуверенно, его руки засунуты в карманы пиджака. Он больше не носит свое обручальное кольцо — первое, что я заметила еще в конторе адвоката. — Поскольку ты отказалась от алиментов, ее услуги оказались излишними.

— Правильно, — мы садимся на разные диваны напротив друг друга, словно чужие. Я помню, как мы занимались любовью на одном из них, когда их нам привезли. Эрик шутил, что мы должны дать им имена, и удивился, когда я охотно согласилась. Я обнажилась первой, наслаждаясь огнем желания в его глазах. — Как поживаешь?

— Хорошо, — и как истый джентльмен он спрашивает: — А ты?

— Тоже хорошо, — я говорю неправду. Мне интересно, что бы он сказал, если б узнал, что я сплю не больше двух часов каждую ночь, потому что кровать кажется мне пустой. Если бы он узнал, что я каждый день думаю о том, каково это — иметь ребенка, быть матерью? Дать ему то, чего ему так хотелось, сделать шаг, которого я так боюсь? — я указываю на несколько коробок в прихожей: — Я упаковала все свои вещи. Все, что мы купили после свадьбы, оставила тебе.

— Где ты собираешься жить?

— Я сняла квартиру в городе, — смотреть ему в глаза я избегаю. — Пока не найду что-нибудь постоянное.

— Хорошо.

Мы оба умолкаем. Мне хочется протянуть руку, коснуться его так, как касалась раньше. Я никогда не думала, что мое решение не иметь детей приведет к такому финалу. Но я сделала это только для того, чтобы он никогда не узнал правду. Эту тайну надо было сохранить навсегда, как и все остальные. Голос в душе, который в последние месяцы становится все громче, насмехается над моей наивностью. Он шепчет мне: «Никакую тайну нельзя сохранить навсегда. Ни одну».