След сломанного крыла
Шрифт:
— Ты говоришь обо всем этом в прошедшем времени.
— Когда мы переехали в Соединенные Штаты, все изменилось, — Марин придвигается к Джии и кладет ноги в носках на одеяло. — Как ты узнала о том, что он делал со мной? Кто тебе рассказал об этом?
— Он и рассказал, — отвечает Джия. Она вся напрягается и разглаживает простыню на кровати. — Я была еще маленькой. Наверное, мне было лет девять или десять, точно не помню. Он спросил меня, кем я хочу стать, когда вырасту. Я ответила, что хотела бы быть
Марин задерживает дыхание, не в состоянии вспомнить ту пору, когда дочь возносила ее так высоко. Сколько же она упустила в своей жизни!
— Я не знала об этом.
— Ну, понимаешь, не очень-то ловко сказать маме, что хочешь быть, как она.
— А я думаю, что я не могла бы этого сделать, — Марин никогда не хотела быть похожей на Рани. Она не хотела быть слабой, когда ей требовалось быть сильной. Было легче подделываться под Брента. — И что дедушка сказал тебе на это?
— Что ты такая благодаря ему, — Джия смотрит на стену. В комнате становится очень тихо. — Он сказал, что ты не очень умная и не очень дисциплинированная. Что он бил тебя, чтобы заставить учиться. Что делал это из любви к тебе.
Марин с трудом сдерживает крик, рвущийся из глубины души. Как мог отец убедить себя в этой лживой выдумке, а потом пересказывать ее своей единственной внучке?
— Впервые он ударил меня в мой первый день рождения в Америке, — продолжает Марин, прислушиваясь к дыханию дочери. — Я уронила на землю рожок с мороженым, которое он мне купил.
— Мамочка! — произносит Джия с болью в голосе.
— Потом я неправильно написала одно слово в тесте и заработала девяносто восемь баллов из ста.
Марин ходила в американскую школу два месяца. Учительница прикрепила к ее листку «смайлик», гордая тем, что ее новая ученица так правильно пишет английские слова. Сначала девочка показала тест Рани. Та обняла дочь и сказала, что гордится ею. Марин с волнением ждала отца. Когда он пришел домой, она подбежала к нему, как обычно делала в Индии. Марин думала, что он подхватит ее на руки и подбросит в воздух от радости. Но эти дни давно прошли.
— Отец дважды ударил меня по лицу и сказал, что, если я в следующий раз не получу сто баллов, он отречется от меня.
— Мамочка… — в глазах Джии стоят слезы. Барьер между ними начинает трещать. — Почему он это делал? — спрашивает Джия.
— Я не знаю. Он никогда не говорил мне, — Марин произносит слова, которые никогда не могла произнести раньше. — Думаю, он просто не любил меня. Может быть, еще в Индии любил, а потом почему-то перестал.
— Как можно перестать любить собственного ребенка?
Марин вспоминает последние месяцы, когда они с Джией оказались по разные стороны баррикады. И в аду она не переставала любить свою дочь. Это было невозможно.
— Я не знаю, — отвечает
— Потому что его ты могла остановить, — говорит Джия.
— Потому что я не могла позволить, чтобы тебе причиняли такую же боль, какую причиняли мне. Я не могла бороться за себя, но я сказала себе, что за тебя буду бороться, — говорит Марин. — Мне слишком хорошо знакомы жестокость, насилие и вред, который они наносят, чтобы я спокойно смотрела, как подобное происходит с тобой. Когда ты родилась, я почувствовала — стоило вынести все ради того, чтобы у меня была ты.
— Мамочка… — шепчет Джия, и слезы катятся по ее лицу. — Почему ты никогда не рассказывала мне о своем прошлом? О том, что пережила?
— Потому что я боялась, что ты не будешь любить меня, — говорит Марин, наконец-то признавая правду. — Вдруг ты не смогла бы любить меня, зная, насколько я была сломлена, любить меня со всеми изъянами, — внезапно она осознает то, чего не понимала прежде. — Теперь я знаю, что это было не из-за меня. Он бил меня, потому что был сломлен сам, — Марин делает паузу. — Но я так боялась потерять твою любовь.
— Ты моя мама, — говорит Джия, улыбаясь сквозь слезы. — Я люблю тебя, несмотря ни на что.
— Я надеюсь, что это так, — говорит Марин с сияющими глазами. — Потому что в мире есть много такого, без чего я могу прожить, но…
Марин не может закончить фразу. Она протягивает руки к Джии, и дочь бросается к ней. Они крепко обнимаются.
— Почему ты позволяла Адаму бить тебя? — наконец спрашивает Марин. — Почему ты так любишь его?
— Потому что с ним я не должна быть совершенной, — произносит Джия после небольшого раздумья. — Потому что мне не нужно было держать себя под контролем.
— Так, как я требовала от тебя? — спрашивает Марин.
— Наверное, да.
Марин задает вопрос, который терзал ее с тех пор, как она узнала правду:
— А что ты чувствовала, когда он бил тебя?
— Странно, но я словно цепенела, а потом оживала, — Джия кладет голову на согнутые колени. — Он говорил, что я нужна ему, такая, как я есть. Говорил, что я единственная, кто делает его счастливым. Единственная, кому он доверяет, — Джия поднимает глаза и смотрит на мать. — Потом он всегда плакал, говорил, как сожалеет. Но я не думаю, что он сожалел.