Следователь по особо секретным делам
Шрифт:
Когда Николай произносил это имя, что-то внезапно мелькнуло на самой периферии его памяти. Но почти мгновенно нужная мысль и улетучилась. Что-то скверным образом влияло в последнее время на память Скрябина – или кто-то на неё влиял.
Федор Великанов положил мертвую немецкую овчарку прямо на кухонный стол – не постеснялся. Да и то сказать: в случае успеха их с сестрой плана – а в успехе он был уверен! – использовать эту кухню по прямому назначению они больше не стали бы.
Правда, клеенку на столе он всё-таки оставил – из чисто утилитарных соображений:
Пустую бутылку из темно-коричневого стекла – вроде тех, в какие разливали лимонад, – он загодя поставил под стол. Её он затиснул на место собачьего сердца и выждал ровно три минуты – сверяясь со своими наручными часами. После чего – не вытаскивая бутылку и действуя на ощупь – он заткнул её деревянной пробкой. А затем осторожно, чтобы эта пробка не выпала, извлек бутылку – держа её двумя руками: за дно и за горлышко.
С минуту Великанов разглядывал сосуд, но никакого содержимого сквозь коричневое стекло не узрел. Равно как и не увидел никаких перемен в мертвой собаке. Так что он решил: время тянуть не стоит. И жахнул со всего маху бутылку об пол, так что темные осколки волной разлетелись по выложенному плиткой полу.
– Ну, вот и всё, – громко произнес Федор и, морщась, вытер окровавленные руки о вафельное кухонное полотенце.
Да, никакого удовольствия от проделанного он не получил. Как не получил он его и тогда, когда познакомил свою любовницу Татьяну Рябинину с тем олухом – Самсоном Давыденко. Познакомил, сознательно рассчитывая: любвеобильную актрису заинтересует этот бугай. И – не ошибся. Так что эта вертихвостка уж точно получила именно то, что заслужила. Что же касается моральной стороны дела, так с этим всё было просто. Мораль, стыд, отвращение – всё это имело значение только для чистоплюев и ригористов, таких, как Николай Скрябин. А всякий здравомыслящий человек обязан был ставить во главу угла одно: личную целесообразность – прямую выгоду для себя самого.
И теперь Федору оставалось только созерцать результат своих действий. Он поднял с полу три бутылочных осколка, сложил их вместе и стал сквозь эту коричневую муть смотреть – направляя стекла не на окно, а на стену кухни.
Когда Николай Скрябин заканчивал излагать Валентину Сергеевичу и Мише свою почти безупречную версию, а Федор Великанов впал в состояние, подобное трансу, и наблюдал, какими будут последствия его гнусных манипуляций, Москву начали окутывать сумерки. И Лара уже час, как находилась дома – вместе со своим призрачным питомцем, не отходившим от неё ни на шаг. Водитель черной «эмки», которую Скрябин прислал за ней к зданию Библиотеки имени Ленина, проводил её до самых дверей квартиры. Хорошо хоть не вошел с ней вместе – не получил от Николая Скрябина таких указаний. Ларина квартира
Лара знала: Николай вечером позвонит ей, расскажет о том, есть ли прогресс в расследовании. Так что она поставила телефонный аппарат прямо на обеденный стол в своей комнате – чтобы успеть ответить на звонок раньше соседей. И то и дело посматривала на черную эбонитовую трубку, пока ужинала. Из-за этого, должно быть, она и пропустила момент, когда фантомный Дик покинул свое место – возле её ног.
Она только тогда поняла, что призрачный пес ринулся куда-то, когда краем глаза узрела промельк желто-коричневого свечения, которое прямо сквозь стену рвануло из её комнаты на улицу. Впервые Дик перемещался вот так – не как живая собака.
– Дик, вернись! – закричала Лара.
Но от фантомной собаки остались одни только мелкие эктоплазменные кляксы в воздухе: зеленоватые запятые и многоточия.
Лара вскочила из-за стола, схватила со спинки стула свой белый габардиновый жакет и, надевая его на бегу поверх летнего платья, выскочила в коридор. Она сунула ноги в теннисные туфли, мигом стянула на них шнурки и выскочила из квартиры, даже не захватив ключи от входной двери.
И она почти догнала Дика – сразу приметила его светящийся абрис, едва выскочила со двора на Моховую улицу. Однако – всё-таки опоздала.
Всё произошло возле левой оконечности флигеля бывшей городской усадьбы купцов Ухановых: на Моховой, 8 – возле арки ворот, утопавшей в культурных слоях мостовой и заложенной теперь кирпичами. Дик бежал (не забывал при движении перебирать лапами!) в сторону бывшей Знаменки – ныне улицы Фрунзе. То есть, заложенная арка находилась от него слева. И Лара заметила, как её удивительный пес повернул налево голову, когда пробегал возле этой арки. А потом – пропал. Что вряд ли могло считаться удивительным: фантомный пес явно мог проникнуть сквозь кирпичную преграду в невидимую с улицы подворотню.
Девушка подбежала к краснокирпичному арочному полукругу и с минуту постояла, подождала. Однако светящийся песий силуэт больше не появлялся.
– Дик! – позвала Лара – благо, прохожих рядом с ней не было, и никто не стал бы крутить пальцем у виска, обнаружив, что она окликает пса-невидимку. – Дик, сюда, ко мне!
На миг ей почудилось, что возле заложенной арки что-то шевельнулось. И она вроде бы даже заметила острые уши немецкой овчарки, которые как-то странно, асинхронно подергивались. Но – это видение пропало также внезапно, как и возникло.
Напуганная – сама не понимая, чем именно, – Лара шагнула к арке, которая из-за наслоений асфальта и булыжника стал такой низкой, что можно было дотронуться рукой до её верхнего закругления. И стала разглядывать асфальт перед ней.
Обычная собака не оставила бы следов в сухую погоду, посреди чисто выметенной мостовой. Но следы Дика здесь были. Не отпечатки лап – с оттисками когтистых подушечек, – а некие расплывчатые, бесформенные пятна, похожие формой на смазанные очертания Австралии. Они источали желто-коричневое свечение и пропадали возле красных кирпичей, перекрывавших арку.