Следователь по особо секретным делам

Белолипецкая Алла

Все обвинения с Давыденко, конечно же, сняли. И даже повысили. Валентин Сергеевич назначил его руководить оперативной подготовкой сотрудников «Ярополка» и принимать у них нормативы по стрельбе, рукопашному бою и правилам задержания подозреваемых. Весьма своевременная мера – в свете событий последних недель.

Но сам Давыденко всё никак не мог простить себе,

что, общаясь с Валерьяном Ильичом, не разгадал его замысла. И винил себя в том, что будто бы подвел Николая Скрябина. Собственно, Николай для того и пригласил Самсона пойти с ними сегодня, чтобы дать тому понять: никакой вины он за ним не видит.

В окне дома, возле парадных дверей, никакая репродукция не висела – одна только афиша сегодняшнего концерта. Миша проследил направление взгляда своего друга, и, зная о его диковинных знакомствах в сведенборгийской Москве, спросил шепотом:

– Как думаешь, композитор Скрябин найдет способ выйти с тобой на связь – хотя бы сообщить, считают ли те твое обещание исполненным?

– Не уверен, что Александр Николаевич сам это знает – считают или нет, – пробормотал Николай.

Абашидзе уже шел на поправку, и Скрябин успел навестить его в больнице. Но потомок имеретинских князей ничего не мог сказать относительно времени, когда он привел в негодность оборудование Данилова. Тогда, в машине, часы у него на руке были, однако на них он ни разу не поглядел.

Скрябин и его спутники заняли места в зрительном зале, который поклонники фортепьянной музыки заполнили до отказа. И многие даже стояли возле стен.

– Вот что, Лара, – на ухо девушке произнес Николай, – я хочу сделать тебе предложение.

Его спутница вскинула на него взгляд – и радостный, и удивленный, и одновременно слегка иронический.

– Предложение – руки и сердца? – изогнув бровь, спросила она.

– И не только. Но поговорим позже, после концерта.

Пианист уже вышел на сцену и уселся за рояль. Программу объявили заранее, и Скрябин знал, что прозвучит сейчас: этюд ре-диез минор «Героический». Или, согласно другому варианту названия – «Революционный». Николай и прежде

слышал его много раз – и в не менее виртуозном исполнении, чем теперь. Но ни разу еще эта музыка не казалась ему такой тревожащей, предгрозовой. Она словно бы прорицала скорое сближение, а затем столкновение сил, которые не примирятся между собой никогда. И в сравнении с этим столкновением почти ерундой казались и деяния ледяного призрака, и злодейства Федора Великанова, и даже преступления шаболовского душегуба.

У Николая болезненно дрогнуло сердце, и он взял в ладонь и крепко сжал руку Лары. Он и сам не понимал до конца, чего именно он хочет: показать девушке, что он рядом и готов её защитить, или удостовериться, что она не отвергнет его защиту. Лара сжала его руку в ответ, а потом они одновременно, как по команде, посмотрели на сцену.

И они увидели – Николай знал, что увидели это только они двое, – кратчайшее, но совершенно явственное преображение: лицо пианиста, молодое, сосредоточенное, вдруг изменило свои черты. Светловолосый, гладко выбритый молодой человек вдруг предстал перед Николаем и Ларой в образе мужчины годами за сорок, с зачесанными назад густыми черными волосами и пышными, лихо подкрученными усами.

Этот мужчина секунду или две словно бы играл на рояле вместо светловолосого юноши. А потом призрачный силуэт пышноусого брюнета отделился от материальных, осязаемых контуров молодого пианиста – и тот продолжил музицировать уже в одиночестве. Александр же Николаевич, по-прежнему – замечаемый только своими знакомцами по другой Москве, пошел к двойным дверям в дальней части сцены, явно намереваясь покинуть зал.

И лишь возле самого порога он приостановился, оглянулся на собравшихся зрителей, отыскал глазами Николая и Лару. А потом кивнул им длинным кивком, можно сказать – отвесил поклон. После чего вскинул голову и беззвучно произнес одно-единственное слово, которое Лара и Николай сразу же угадали – даже не по артикуляции, а просто по озарению. И это было слово: скоро.