Следователь по особо важным делам
Шрифт:
Пойдём дальше. Может быть, узнав, что свадьба расстроилась, «коробейник» действует более активно?
Не знаю, чтр было за то время, пока Валерий обретался в нетях. Единственное известно: материально Ане приходилось очень туго. Даже Анфиса Семёновна удивляется, как ей удавалось свести концы с концами… А не помогал ли ей Генрих, изредка наезжая в Вышегодск? Не бескорыстно, конечно…
И вот возвращается Валерий. Женится на Ане. Узнает про её связь с Генрихом. Тогда отъезд в Крылатое более понятен.
Если Ильина Валерий действительно опасаться не. мог, то своего давнего приятеля, человека необычного и богатого, побаиваться
Вертелась в голове и такая безумная идея: а что, если весь сыр-бор из-за «Параскевы Пятницы»? Она, вероятней всего, у Залесского.
Среди писем, присланных по моей просьбе от знакомых Залесских, было также послание от Пащенко. У него чудом сохранилось письмо, которое написал ему из Крылатого Валерий.
«Привет, старик! — писал Залесский. — Извини, что только теперь собрался черкнуть тебе пару слов. Надеюсь, село Крылатое и его обитатели тебя не интересуют, поэтому о них — ни звука. Ты спрашиваешь, как я живу? Сплошная фантастика пополам с культпросветработой. Конечно, старик, ты был прав, что белому человеку нечего делать среди степей, но мне здесь ещё нужно быть по мотивам, которые я объяснил. Искусство требует жертв. Побарахтаюсь тут ещё немного (не знаю, на сколько хватит) и вернусь в цивилизацию — стричь дивиденды со своих страдании.
Надо, видать, пересидеть в Крылатом. Судьбу не перепрыгнешь. Анька хандрит, боюсь, чтобы в её теперешнем интересном положении не добило морально и психически наше житьё-бытьё. И тут ещё этот бугай лезет со своими партийными принципами. Ты понимаешь, о ком я говорю, о твоём «любимом» однокашнике, Кольке. Мне смешно, как этот петух до сих пор хорохорится перед Аней. Но за неё, матушку, боюсь. Чего от Крылатого не отнимешь — колорит, красотища степная, играет своими неповторимыми красками. Кончая своё послание из добровольной почётной ссылки, поздравляю тебя с повышением по служебной лестнице и благословляю на дальнейшие подвиги. Твой Валерий.
Из этого письма я понял: Ильина Залесский не любил.
Может быть, все-таки ревновал? Несмотря на свои принципы. И ещё меня насторожило слово «пересидеть». Для чего? С другой стороны, это могло быть просто бравадой.
Кроме дневников и корреспонденции Залесскнх я ещё занимался предсмертным письмом Анн. Советовался с экспертами. Но ничего нового не открыл. Я вспомнил совет Ивана Васильевича — «нужен новый взгляд». Но какой?
Начальство хотя и не торопило меня, однако я сам себе поставил задачу раскрыть дело к Новому году.
Но как-то меня вызвал Эдуард Алексеевич, продолжавший исполнять.обязанности заместителя прокурора республики. Он поинтересовался ходом расследования. Я доложил.
— Значит, думаешь до января иметь результат? — спросил он.
— Надеюсь.
— Ну-ну.
По этому «ну-ну» я догадался, что вызов подразумевает нечто другое. Я ждал, что же это такое другое, по он вдруг заговорил об Иване Васильевиче:
— Говорят, ты бываешь у старикана?
Хоть слово «старикан» и было сказано с оттенком симпатии, но это мне не понравилось. Раньше Эдуард Алексеевич его так никогда не называл.
— Захожу. Он, оказывается, живёт вместе с тёщей.
Я думал — мать.
— А ты разве не знаешь? — удивился Эдуард Алексеевич.
— Что?
— Страшная штука. У него вся семья погибла в Ашхабаде в сорок седьмом.
— Не мог рассказать раньше, — сказал я с обидой.
— Да сам только недавно узнал. От прокурора.
Теперь мне стало все попятно. И нежная преданность Друг другу, и родство, рождённое горем, тяжелее которого трудно представить… Мы ещё немного поговорили о бывшем зампрокурора, после чего последовал сюрприз.
— Игорь, что ты дразнишь гусей? Надо быть посолиднее, — сказал он вдруг, стараясь быть при этом доброжелательным.
— Ты о чем?
— О Крылатом. Какое-то купание устроил на морозе.
Зачем обращать на себя внимание? Ты же представляешь прокуратуру республики.
— Кукуев? — спросил я с ехидцгй. — Замначальннка следственного отдела?
— Какое это имеет значение?
— Если уж о солидности… Мне кажется, у исполняющего обязанности зампрокурора республики есть дела поважнее.
— Честь мундира — это, брат… Ладно. Я тебе сказал.
Кстати, ты женился?
— Скоро.
— На свадьбу пригласишь?
— А придёшь? — съязвил я.
— Приду…
Кому там ещё неймётся? Определённым образом Кукуеву.
В тот же день я получил сообщение из паспортного стола, Приятельница Залесского, у которой он обретался несколько месяцев перед тем, как вернуться к Ане в Вышегодск, жила в районе Песчаных улиц. Ирина Давыдовна Палий.
Сначала я хотел вызвать приятельницу Валерия в прокуратуру. Но отбросил эту мысль. Надо идти к ней самому.
Быт, вещи зачастую говорят о человеке больше, чем он сам.
Прежде чем отправиться к Палий, я через участкового инспектора выяснил, что это за птица. То, что узнал, насторожило. Думал, какая-нибудь девица на выданье, а Ирина Давыдовна оказалась балериной на пенсии да ещё в бальзаковском возрасте.
Что могло привлечь парня, молодого и видного, к этой самой Ирине Давыдовне? Впрочем, чем черт не шутит.
Артистка, возвышенная натура. Залесского ведь влекло искусство.
Палий когда-то работала в музыкальном театре. Видел ли я её в спектаклях? Вспоминал, вспоминал, но ничего припомнить не мог. Ведущих солистов я знал. Возможно, она танцевала в кордебалете?
Я уже собрался идти к Палий, надел пальто. Но тут…
Открылась дверь, и на пороге появилась робкая фигура.
Я даже не сразу узнал отца. Мой родитель, в валенках, в синем бостоновом старомодном костюме, виновато топтался па месте, не смея сделать шага вперёд по вытертой дорожке.
Мы обнялись. От отца пахло крепкими дешёвыми папиросами-он всю жизнь курил «Прибой», — и на меня повеяло таким родным и близким, что к горлу подступил комок.
Отец крякнул, оправил пиджак.
— Садись, панка. — Я назвал его так, как обычно называл в детстве.
Батю совершенно добивал солидный кабинет и моя форма.
— Садись, садись. — Я буквально силком усадил его на стул. Отец, сложив на коленях руки, осматривал стены, мебель и, казалось, едва дышал. Он впервые видел меня в рабочей обстановке… Вот уж никогда не ожидал от него такоп робости.
Кабинет! Как все-таки это действует на воображение.
Но я же сын, которого он в далёкие (впрочем, не очень-то далёкие) времена поучал за проделки доброй хворостиной…
— Знаешь, я вот думаю на Новый год махнуть в Скопин.., — неизвестно почему сказал я.