Следователь по особо важным делам
Шрифт:
Такая красивая, тёплая… Вам, конечно, этого не понять.
Он притих, отрешённо глядя в окно.
Меня кольнуло слово «тёплая». Очень понятное, человеческое слово. И мне вспомнилось, что он приезжал в Крылатое поставить памятник. Может быть, внутренний его мир, который я представляю себе, мало чем похож на настоящий? Кто-то сказал, что человек может быть и великим и ничтожным…
Жалость сдавила мне грудь. И тут же возникла досада на самого себя: расслабился.
— Продолжим, — сказал я. Залесскии печально кивнул. — Как
— Не знаю… Не могу себе даже представить кто…
— Когда вы написали письмо, куда вы его дели?
— Кажется, в тумбочке валялось… Знаете, решиться на такой шантаж…
— Кто-нибудь помимо вас с Аней знал о существовании письма?
— Нет, — подумав, ответил Залесскии.
— Коломойцеву не говорили о нем?
— Нет.
— А Ципову?
— Ни в коем случае… Может, Аня кому-нибудь сказала? Теперь не узнаешь…
— Когда вы зашли утром девятого июля домой, где лежало письмо?
— На столе.
— В вашем доме часто бывали друзья, знакомые?
— Ну как часто? Бывали. Так ведь какие развлечения в совхозе? Ко мне люди тянулись. — Это он произнёс не без гордости. — Молодёжь в основном.
— Из района кто-нибудь бывал?
— Из района? — задумался Залесскии. — Инспектор отдела культуры.
— Юрий Юрьевич?
— Да. Раза два был сотрудник районной газеты Шапошников. О клубе писал.
— А из других городов?
— Кто поедет в такую глушь? Впрочем, ребята из стройотряда заходили в гости…
— Что за гость был у вас двадцать пятого июня?
— Двадцать пятого июня? — удивился 5алесский.
— Да, Генрихом зовут.
— Нет, не было у нас никакого Генриха… Я точно помню, — ответил Залесскии.
— И друзей у вас с таким именем нет?
— Есть. В «Вечерней Одессе» работает. Но я знаком с ним всего три месяца… Постойте, какого, вы говорите, числа?
— Двадцать пятого —июня, — повторил я.
— Так меня в этот день не было в Крылатом, Ездил в Североозерск… Да, в отдел кинофикации… Откуда мне знать, были у нас гости или нет? Думаю, Аня сказала, если бы были…
Он спокойно выдержал мой взгляд. Был Залесскии двадцать пятого июня дома или нет, я в данный момент проверить не мог. И продолжать разговор без убедительных фактов не имело смысла. Приезжал же Генрих в Вышегодск в отсутствие Залесского. Из показаний Завражной, к которой приходила в тот вечер Аня за иконой, на этот счёт нет особой ясности. Залесская сказала, что опять приехал какой-то «тип». О муже, кажется, речи не было. Он мог и отсутствовать.
А если бы даже Аня сказала, что Валерий был? Мы не знаем, какие отношения у неё с Генрихом. Соврать недолго…
— А восьмого июля вы никого не ожидали в гости?
— Нет, не ожидал… Ожидал бы, так не отправился к Коломойцеву.
— Свидетели показывают, что восьмого июля Генрих приезжал в Крылатое. Около десяти часов вечера. Может, вы что-нибудь заметили утрём девятого июля дома? Окур"н,
Залесскии сдвинул брови, напрягая память. Посмотрел в пол, в окно, на меня. И покачал головой:
— Нет, не заметил. Да и не до этого мне было.
Не знай, что с ним произошло. Он вдруг совершенно потерял интерес к тому, о чем я его спрашивал. Углубился в себя, о чем-то тихо, упорно скорбя. После перенесённого потрясения Залесскии или не мог, или отказывался со мной разговаривать. «Нет… не знаю… не видел…» — сит рго ответы.
Я решил оставить вопрос о Генрихе на следующий день.
Залесскии подписал протокол не читая, молча взял повестку на завтра и, отрешённо попрощавшись, вышел из кабинета.
Подождав несколько минут, я позвонил в опорный пункт охраны порядка ожидавшему звонка участковому инспектору, на чьём участке проживал Залесскии. И тут же выехал на машине прокуратуры произвести в доме Залесских обыск. Если Генрих дружил с Валерием, то вполне вероятно могло отыскаться письмо или ещё что-либо, подтверждающее их знакомство. И если бы Залесскии захотел уничгожить эти доказательства, то не успел бы: я опередил бы его.
Через двадцать минут-мы стояли с понягыми (два соседа) и участковым инспектором перед массивной высокой — дверью с медной табличкой «Адвокат Г. С. Залесскии».
Звук звонка еле пробивался на лестничную площадку.
Дверь приоткрылась, и в проёме показалось недоуменное лицо женщины, холёное, с яркими звёздочками бриллиантов в мочках ушей. Не знаю почему, но такие серёжки. — в тонкой оправе, простые и строгие-казались мне всегда верхом аристократизма.
— Вам кого? — спросила женщина, тоном давая понять, что мы ошиблись адресом.
— Залесский Валерий Георгиевич здесь проживает? — спросил я.
— Проживает… Но его нет дома… Не знаю, где сын… — Залесская удивлённо оглядывала всю группу.
— Разрешите войти. Вот постановление на обыск… Вот моё удостоверение.
Залесская отступила в коридор, все ещё не понимая, а вернее, не желая верить в реальность такого визита. Помоему, она даже взглянула на медную табличку на двери с витиеватой надписью.
Понятые — смесь любопытства и смущения — зашли в коридор. Хозяйка предложила нам снять пальто, сменить обувь на домашние туфли, несколько пар которых стояло в нижнем отделении вешалки.
Я попросил Залесскую проводить нас в комнату Валерия.
Просторная квартира в доме постройки начала века была обставлена красиво и дорого.
Полина Модестовна-так звали мать Валерия-держалась с большим достоинством. Во всяком случае, выдержки у неё куда больше, чем у сына. Она сообщила, что ушла утром в магазин, а когда вернулась, Валерия уже не было. Муж в отъезде, во Львове, на судебном процессе в качестве защитника (это, видимо, предназначалось мне:
такой известный адвокат, что приглашают из других городов), а внук гуляет с няней на улице.